Число зверя

— Ты чего, Вер?

— Ох, хочу, чтоб так было, — призналась она и разрыдалась с новой силой, а когда несколько успокоилась, подняла покрасневшие глаза, улыбнулась сквозь еще не просохшие слезы.

— Вер, да ей Богу…

— Ладно, врешь ты все… а это так, бабье, не отнимешь. Я и без того счастливая, Сергуня, ничего мне больше не надо, лишь бы ты был на белом свете и чтобы я всегда это знала. — Она подняла голову, вновь заставив себя улыбнуться. — А того, что ты наговорил, ничего не будет…

— Будет! — заупрямился Сергей Романович, и в его голосе прорезалось нечто незнакомое и далекое. — Захочу, и будет.

Она потянулась к бокалу с вином, возражать больше было нельзя, она слишком хорошо его знала.

— Ну, ладно, как знаешь, Сергуня. Вот только к этому страннику ходить не надо, говорят, он стал провидцем, насквозь человека видит и всю его судьбу наперед знает. Зачем? Страшно.

С бережной улыбкой поглаживая ее плечи, Сергей Романович в то же время властно отстранил ее от себя, и она поняла, что все ее слова и уговоры будут напрасны; может быть, она и любила его за эту его непонятную силу, подчиняющую себе без слов, и за эту свою сладкую бабью покорность. Ей сейчас уже и говорить больше не хотелось, только быть с ним рядом, глядеть на него и не терять ни одной секунды этого счастья — ведь она прекрасно знала, что оно долго не продлится и в любую минуту может оборваться. Так уже случалось не раз. Но и спать не хотелось, и она стала рассказывать о последних дачных пересудах, о том, что знаменитая певица Зыбкина, лет десять назад купившая у них в поселке дачу, расширила ее, надстроила второй этаж и превратила его в концертный зал, ей даже лифт соорудили — подниматься на второй этаж.

Сергей Романович одобрительно сощурился.

— Размах… Живут люди! Откуда такие деньги?

— Да что ты, Сергуня, — поспешила порадовать его хозяйка. — Да у нее шуры муры с самим Косыгиным.

— Вот чепуха, — подзадоривающе усмехнулся Сергей Романович, слегка хмурясь. — Так уж и с самим Косыгиным… А может, и с самим Леонидом Ильичом?

— Ничего особенного, старичку тоже хочется погреться. Баба то вон какая роскошная, грузины на ее концертах только одно просят: ты, Дуня, говорят, не пой, не можешь больше — и не надо, ты, говорят, только ходы, ходы, туда обратно ходы. Дай только полюбоваться, как ты ходыть будышь… Вот уж повезло бабе, голосище Бог отвалил — орган. И ничего тебе больше не надо. Ходи себе да ходи туда обратно. Говорят, на свои концерты она одних бриллиантов цепляет на себя миллиона на полтора. А шуба? Голубой соболь — весь переливается. Я как то раз увидела, идет по поселку…

— Вера, — остановил ее Сергей Романович. — Голубого соболя не существует в природе, уж я-то знаю.

— Для таких, как она, все существует, — не согласилась Вера и даже обиделась. — По специальному правительственному заданию такого зверя вывели в инкубаторе. Долго ли…

Они взглянули друг на друга и засмеялись.

И уже на следующей неделе, сбегав к подруге Анастасии на разведку, Вера привела к ней вечером Сергея Романовича, предупредив его, что отыскавшийся получокнутый старший брат подруги болеет, но собирается и готовится в новые странствия и может совсем не выйти к ужину, так и просидит в своей боковушке, где он зарылся в старинные церковные книги, непрерывно что то пишет, а затем сжигает в камине в столовой. И ни с кем, даже с родной сестричкой, почти не общается, и, пожалуй, лучше не ходить. Но Сергей Романович уже загорелся каким то своим особым интересом, и в условленный час они были у Анастасии, молодой, приятной и сразу расположившей Сергея Романовича к себе женщины, отличавшейся от своей шумной и говорливой подруги какой то грустинкой. Она и смотрела, и двигалась, и слушала, и даже разговаривала все с той же одинаковой, как бы слегка извиняющейся, рассеянной полуулыбкой — от этого в ней проступало много детского и беспомощного.

2

Сергей Романович принес темно багровую — специально смотался в Москву на грузинский рынок — и устрашающей величины самаркандскую дыню, кроме того, лично хозяйке розы и флакон дорогих французских духов. И Анастасия, беспомощно подняв на него прозрачные глаза, окончательно смутилась и потерялась.

— Зачем же? Это я не могу взять, — слабо запротестовала она. — Так дорого… нет, нет… Как же так? Вера…

— Ну, Тася, не будь ты ребенком, не разорится! — заулыбалась, тормоша и целуя подругу, Вера. — Не обеднеет наш Сергей Романович, ему только приятно будет. Ты знаешь, что он мне подарил? — Она быстро, все с той же радостной улыбкой шепнула на ухо Анастасии что то о восьми с половиною каратах. У той еще больше округлились глаза, и она, еле скрывая свое истинное отношение к услышанному, стала извиняться, что сегодня у нее к ужину лишь пельмени да овощи, даже вина не смогла купить, некогда было до палатки добежать.