Число Приапа

Петракей решил остаться в Москве еще на два дня – погулять с Кристинкой. Так он сказал Саше, пригрозив, что если опять случится утечка информации – будут у референта большие проблемы. Сашу он отослал в Ригу с таким донесением для супруги: в этом окаянном узбекском ресторане хорошо траванулся каким-то экзотическим хрючевом, лежит в гостинице и мается животом, лететь домой в таком состоянии рискованно – если что, не успеет добежать до толчка и весь самолет загадит. А что трубку не берет – значит, как раз на толчке и заседает. После того как однажды был утоплен в унитазе крохотный дорогущий мобильник, Петракей технику с собой в сортир не брал, и это стало принципом.

Саша был, в сущности, добрым и честным парнем. Обвинения начальства он воспринимал очень остро. Петракей и не подозревал, что своими криками пробудил в референте страстное желание доказать невиновность даже не ему, Петракею, а самому себе. Лучший способ для этого – найти истинного виновника. Ведь что сделал Саша? Заказывая Тоне подарок, назвал имя Мишука – может статься, и не называл, а она сама как-то догадалась. А она уже разболтала всей Риге.

Вот почему разговор с Тоней получился дурацкий. Саша знал, что разборка по телефону – дурной тон, но это как-то само собой получилось. Он начал с того, что упрекнул Тоню – мало ли куда едет и что дарит Петракей, обязательно рассказывать об этом подружкам? Тоня поклялась, что впервые слышит имя «Мишук». Саша должен был бы спустить ситуацию на тормозах, но не знал – как. И начал жаловаться, что с чьей-то подачи в Москву притащилась какая-то мутная Кристинка и возникла в узбекском вертепе, как черт из табакерки…

– Кристинка?! – воскликнула Тоня. – Так это она?..

Тут в запасники вошел Полищук.

– О! – воскликнул старый антиквар. – А у вас чутье!

– Значит, ты ей все рассказала? Ты ее знаешь? – восклицал в телефоне Саша.

– Ничего я ей не рассказывала…

Тоня в ужасе вспоминала последнюю встречу с Кристинкой – точно, было что-то сказано о подарке для московского друга Сашиного босса. С опозданием Тоня вспомнила и другое – Кристинка была подругой какого-то крутого женатого дядьки, потом они расстались, потом она хотела его вернуть. Девушку мало интересовали приключения подружек с женатыми мужчинами – была у нее природная брезгливость по этой части, к тому же Кристинка мало что рассказывала, информация попала в Тонину голову от кого-то другого. Кто ж мог знать, что тот мужчина – Петракей, и что любительница британских кошек, знакомая с Мишуком и прочими орлами из той компании, рванет в Москву заново завоевывать избранника?

И даже не Сашины упреки были самым ужасным – а то, что ее оправдания слышали Хинценберг и Полищук.

Беседа завершилась тем, что Тоня расплакалась.

– Деточка, деточка! – закричал Хинценберг. – Я же говорил тебе – он ноготка твоего не стоит! А вы что стоите? Вон холодильник, там минералка!

Холодильник в «Вольдемар» попал загадочно – антиквариат имел еще и выход во двор, которым почти не пользовались, но однажды Хмелевскому потребовалось что-то внести именно со двора, и он обнаружил, что дверь загораживает белый кубик, ростом – ему чуть выше колена. Кто из соседей хозяин этого подкидыша – установить не удалось. Хинценберг объявил холодильник даром Божьим и распорядился втащить его в запасники. Причина, по которой расстались с «даром Божьим», была понятна – купили новую технику, а этой, похоже, стукнуло четверть века. Но холодильник вполне годился для мелких нужд – морозилки не имел, а соки и воду охлаждал исправно.

Полищук оказался человеком сообразительным – после окрика очень быстро нашел и минералку, и стакан, и упаковку одноразовых платочков в своей плоской черной сумке.

– Господин Хинценберг прав – плакать из-за мужиков смешно. Ну, кто мы такие, чтобы из-за нас плакать? – спрашивал он. – Мы мелкие ничтожные создания! Разве нет?

Тоня невольно улыбнулась.

– Иди, умойся холодной водой, деточка, – велел Хинценберг. – И скорее возвращайся. Без тебя не начнем.

Когда Тоня, еще немного поплакав в туалете, пришла, Полищук и Хинценберг сидели за столом, разложив снимки.

– Вот, – Хинценберг показывал пальцем. – Зуб времени малость погрыз эту штучку, но разобрать можно. Держите лупу.

– Справлюсь. Это что, старонемецкий? – спросил Полищук.

– Не справитесь. Это готический шрифт. Я и забыл, что он для молодежи как китайская грамота.

Вид старой усадьбы изобиловал всякими мелкими деталями. Были там всадники на лошадках, поселянки с корзинами, собаки, люди в окошках. Кроме прочего добра, Курляндский Аноним изобразил и железный флюгер. А флажок флюгера был узорный, прорезной, и в нем, если вглядеться, читалось слово.

– Не мучайтесь, я его уже разобрал, – Хинценберг положил перед Полищуком листок. На листке современными буквами было написано «Schnepeln».

– И что это значит?

– Скорее всего, это – название усадьбы. Шнепельн.

– Ясно. Будем искать.