Число начала

— Ладно, — обезоруженный ее прямотой протянул я. Перевел глаза на фото, которое заинтересовало Катрину, и присел рядом. — Это я в седьмом классе. Такой вид у меня потому, что мне в этот день исполнялось четырнадцать лет, и я несказанно был этому рад. Отец обещал сводить меня в операционную, я уже давно туда просился. Не знаю почему. Мне казалось, там очень интересно, таинственно, может быть даже страшно, но там отец спасает людей. Борется со смертью. Он был моим героем.

— Почему был?

— Потому, что я вырос и понял, в реальности героев нет. Все мы люди, и нет абсолютно хороших или абсолютно плохих…

— Нет абсолютно хороших, Марк. Границы человеческого зла же столь безграничны, насколько безграничны границы зла истинного. Значит, ты разочаровался в своем отце? Из-за чего?

— Нет, не разочаровался. Просто, в один прекрасный день отец не смог понять, что я не его маленький сын, а уже взрослый человек, решения которого это не сплошные ошибки, а выбор. Выбор, который не может быть правильным или неправильным. Это выбор его взрослого сына. И если он любит меня, то должен уважать мой выбор вне зависимости от своих взглядов и своего мнения. Сложность заключалась в том, что он любил меня так, как считал правильным любить. По-своему. Думал, что как отец он вправе решать за меня, что для меня хорошо, а что нет. Это полный бред. Разве может быть плохо человеку рядом с его возлюбленной?

— Значит дело в девушке?

— Да, в конечном итоге, дело в девушке. Ее звали Марина… — почувствовав, что голос мой дрогнул, быстро переключился. — Но в начале лежит вопрос доверия между мной и моим отцом. Отец поставил под вопрос мои решения, и в ответ я поставил под вопрос его авторитет. Мы стали видеться все реже. Хуже от этого никому не стало, но между нами возникла стена, сохранившаяся до этих дней. Все равно мне повезло с родителями, я люблю их. Редко с ними вижусь потому, что не хочу жить так, как распланировал себе мою жизнь отец, вот и все.

— А девушка? Чем она не понравилась твоему отцу?

— Он считал, что она… — мне было сложно говорить о Марине с Катриной. И больно вспоминать нелестные слова отца в адрес моей Марины. — Он считал, что Марина недостаточно хороша для меня. На самом деле я всегда считал себя недостаточно подходящим для Марины человеком. Она заслуживала лучшего, чем то, что я мог ей дать, и все же она оставалась со мной. Тебе, наверное, ни к чему эти излияния. Пойду, приготовлю что-нибудь поесть.

Я поднялся и направился к выходу из комнаты.

— Марк.

Я оглянулся:

— Что?

— Там так, как ты себе представлял? Операционная оправдала твои ожидания?

На моем лице появилась слабая улыбка.

— Да, — подтвердил я. — Там все так. Интересно, таинственно, даже страшно, но там он спасает жизни, борется со смертью, — в этот момент я отчетливо вспомнил, каково это, гордиться своим отцом. Чувствовать, что твой отец настоящий герой. — Вместе с Богом он боролся против смерти.

Катрина ничего не сказала и продолжила листать фотоальбом.

Я уже хотел уйти, но все же спросил:

— Ты ешь обычную еду? Дело в том, что я немного умею готовить. Получается неплохо. Правда.

Она покачала головой.

— Да, мы едим обычную пищу, что бы там ни говорили ваши истории. Но едва ли кровавый голод можно утолить вашей пищей. Мои потребности заключаются не в утолении голода любым способом. В древности деревенские жители пугали своих детей и внуков россказнями о том, что мы питаемся самой жизнью. В некоторой степени это правда. Я не перестану алкать крови, употребив обычную еду.

Мне захотелось скрыться подальше от мысли, что вампир может напитаться только кровью, и ничто не отсрочит его кровавый голод. Со смешанными чувствами я отправился в кухню готовить к плите.

Зажатый в моей руке нож напоминал лишь о процессе готовки и нисколько не казался опасным предметом. Пока готовил завтрак, я решил, что мне нужно поговорить с кем-то из близких. Выговориться. Раньше самым близким человеком была Марина. Она понимала меня без слов и была чуткой ко всем. Она чувствовала себя виноватой в том, что мои отношения с родителями испортились, несмотря на то, что это было только моей виной. По будням, когда отец уезжал на работу в больницу, она иногда приезжала к маме и помогала ей по дому. У родителей частный дом за городом, там они живут последние лет десять. Рядом с Мариной я становился лучше. Ради нее, и потому что был счастлив.

Возможно, впервые за все это время я сожалею о том, что не могу просто прийти домой к родителям и рассказать, как мне одиноко. Совсем как в детстве, когда мне было больно, я всё рассказывал им и получал их поддержку. Я почувствовал, как на лице растягивается усмешка. Иногда я прямо-таки жаловался родителям по пустякам.