Я взял стул и вышел с ним в коридор. Забрался на стул возле входа в кухню и открыл дверцы антресоли. Внутри было пыльно и темно. Осторожно нащупал коробку с инструментами и отрыл среди разного хлама старый пинцет, который давным-давно использовал для того, чтобы подпаять плату в магнитофоне. Я спустился и зашел в кухню, где возле стола, на котором поблескивал ее плащ, в голубоватом свете окна стояла девушка.
Теперь плащ не скрывал строгой черной блузки без рукавов и с рядом металлических пуговиц, тянущимся от плеча к узкой талии. В одном из ее открытых белых изящных плечиков неприятно темнела черная кровоточащая рана. Я промыл пинцет под водой из крана и вложил его в руку девушки, которую она протянула мне.
— Ты собираешься достать пулю? — уточнил я.
Она взглянула на меня, оторвав глаза от своего плеча.
— Да, — напряженно ответила она.
— Нужно продезинфицировать рану и инструмент.
— Что? — она с сомнением посмотрела на меня. — Мне это не нужно.
— Давай я достану пулю.
— Нет.
— Ты это будешь делать левой рукой. Тебе, наверное, будет неудобно. А у меня отец хирург. Возможно, хоть что-то да умею.
Брюнетка какое-то время молча смотрела на меня, потом протянула мне пинцет.
— Я постараюсь не больно, — сказал я, без особой уверенности принимая пинцет.
— Мне все равно. Просто достань эту чертову пулю.
— Хорошо, — я приободряюще улыбнулся, — нужно развернуться к свету.
Она прокрутилась на одном месте, переступив с ноги на ногу.
— И еще… — напряженно присмотревшись к ране, сказал я, — подойди поближе к окну.
Она сделала шаг. Я стал близко напротив нее, так, чтобы моя тень не падала на нее.
Чувствуя груз ответственности, нерешительно вздохнул и насторожено заглянул ей в глаза.
— Готова? — спросил, сам не готовый к тому, что собираюсь сделать.
Девушка коротко кивнула.
Левой рукой я взял ее за плечо, а правую, в которой был пинцет, поднес к ране, и только сейчас понял, какое нелегкое дело добровольно взял на себя. Разглядев получше взрытые приподнятые края кожи, обрамляющие окровавленные рваные ткани внутри раны, я понял, что зря вызвался помогать.
Спустя секунду я тихо спросил, чтобы занять не только ее мысли, но и свои:
— Как тебя зовут?
Она странно посмотрела на меня долгим неодобрительным взглядом, отчего я начинал понимать, что задал совсем неуместный, а потому и нелепый, вопрос.
— Пулю не забудь достать, — напомнила она.
— Ладно, — я мог бы и раньше догадаться, что на этот вопрос она уж точно не ответит.
Когда кончики пинцета почти оказались в ее чернеющей ране, она вдруг сказала:
— Я Катрина.
Чуть не вздрогнув, я поднял к ней удивленные глаза и слегка улыбнулся в ответ. Это было красивое занятное имя, подходившее киллеру. Ее жест доверия немного облегчил мне работу. После ее ответа мои натянутые как тугая пружина нервы немного расслабились.
Гнев Катрины ослаб, и теперь у меня появилась бледная искорка надежды. Сосредоточившись и низко склонившись к ее плечу, я медленно и осторожно погрузил пинцет в порванную пулей плоть, отчего у меня свело живот, а силы моментально покинули мои руки. Сразу же из раны сильнее засочилась кровь. Катрина закрыла глаза и схватилась левой рукой за столешницу стола. С ужасом я начинал понимать, что пуля сидит глубже, чем я себе представлял. А уж ухватить ее оказалось еще сложнее. Пуля все время выскальзывала. Все отчетливее становились и сомнения: а пулю ли я пытаюсь ухватить? Я разжал пинцет и крепко захватил им пулю, хотя не был точно уверен в том, что это пуля. Потянул к себе, но пинцет вдруг соскочил, и из раны хлынула кровь.
Катрина издала двугласный животный рык. Я со страхом посмотрел на нее. Она часто задышала, закинула голову. С сожалением понимая, что бросить уже ничего нельзя, я обреченно продолжил. Снова ухватил пинцетом пулю, сжал посильнее и, решив, что нужно ее не тянуть, а резко достать, дернул пинцет на себя. Пинцет вышел неровно, задев рану изнутри, и Катрина вновь издала пугающий рык, оттолкнула меня двумя руками к окну. Ребра сдавили легкие, а потом я налетел на бетонный подоконник. Больно ударившись о него спиной, обмякший, я сполз в темноту пола. Пинцет с окровавленной пулей выпали из руки. Девушка спешно отвернулась от меня.
— Прости, что так больно, — прокашлявшись, виновато и совершенно честно сказал я Катрине, зажимающей потревоженную рану рукой.
Я осторожно поднялся, чувствуя, как туго разгибаются позвонки и насторожено замер, глядя на безмолвно застывшую фигуру наемницы. Некоторое время я пытался понять, почему она больше не произносит ни звука, почему не шевелится, потом испугался, что случайно сделал что-то не так.
— Катрина?
Она не отозвалась, и ни один напряженный мускул ее тела не дрогнул. Подобно статуе горгульи она хранила пугающую бездвижность. Ее поза была страшна и причины происходящего повергли мою душу в трепет.
— Катрина? — сдавлено повторил я, неосознанно начав делать шаги в ее сторону.
Вдруг я задел сонную артерию? Она бы уже умерла. Вдруг она сейчас умирает? Или может она невероятно зла и лучше ее не беспокоить?