Численник

Разъехались. Кто поместился в машину,
кто поездом, и захватили детей.
Остались вдвоем, чтобы эту махину
помыть и почистить до новых смертей.
Потом он ее перестроит на славу,
возьмется как мастер и сделает сам,
и на новоселье большую ораву
они позовут, чтоб у всех по усам
текло молодое вино из Тбилиси,
подарок нагрянувших старых друзей.
Мы все друг от друга любовью зависим! —
воскликнет хозяйка с величьем князей.
И глазом зеленым, счастливым, блестящим,
уставится в мужнин смеющийся глаз,
меж прошлым и будущим и настоящим
пропав.
Это будет потом.
А сейчас —
из комнаты в комнату тени прохладой,
и сад зеленеет, и пиршество птиц,
катится судьбы колесо за оградой —
и просишь:
помедленней бряцанье спиц.

17—27 июня 1999, февраль 2001

P. S. Деревянный дом сгорел в ноябре 2007 года.

Унесенные веком из старых тетрадей

«Теперь уже видно…»

Теперь уже видно,
что не удалось произнесть и полслова.
И очень обидно,
что жизнь протекла бестолково.
Теперь уже ясно,
что я уношу все свое на закорках с собою.
И значит напрасно
собою я вас беспокою.

Бал

С перехваченной талией, как перехваченным горлом,
фигуранткою в танце качалась, как в трансе,
мыслеформы уколота тонким уколом
в перерывах времен, в их неверном балансе.

Наркотическим сдвигом влекомая в нети, как в сети,
упиралась руками то в стену, то в спину,
и молчали убитые, невоплощенные дети,
и костяшки счетов дополняли картину.

И удары по клетке грудной изнутри и снаружи,
стук фигур приглашенных о черные с белыми клетки,
и бухгалтер итогов, в итоге себя обнаружив,
уже делал свои, непонятные смертным, пометки.

«Ушел. Забрала. Не другая, а смерть…»

Ушел. Забрала. Не другая, а смерть.
Что он не сказал, что ему не сказала…
– Послушай, я позвоню поздней,
я очень устала, я просто с вокзала.
Ошибка, оплошность, оплаченный срок,
как нищий на рельсах, наш разум увечен.
Печальный случайный вокзальный гудок:
– Алло, позовите!..
– Ваш номер не вечен.

«Связалась по телефону с абонентом…»

Связалась по телефону с абонентом,
крепко телефонным узлом завязалась,
истины не стало моментом,
и связь времен в момент распалась.
Шершаво шуршали слова сухие,
шнур завивался, жуя оттенки,
черствые и убогие года глухие
к стенке ставили свежие сценки.
Сушь окропляло пустырника каплями,
за избитое давали разбитое,
и телефонистка, подключившись, внезапно заплакала,
вспомнив что-то свое, безнадежно забытое.
Телефонный узел транслировал чувство
на тот свет из тьмы, как из грязи в князи.
На том конце провода было пусто.
Конец связи.

«…выбиваясь из последних сил…»

…выбиваясь
из последних сил
опираюсь
на стихи как на костыль

«Я отзвук, я отсвет, я эхо какого-то слова…»