Числа и знаки. Трилогия

В самом деле, Волтц Вейтль обвис на цепях, привязывавших его к столбу, и пламя постепенно охватило его всего; однако он не подергивался, не кричал и не размахивал членами, как обычно делают сжигаемые. Он был, несомненно, мертв, и жизнь оставила его, едва мучения начались. Хуже нет для толпы, когда отнимают у нее заветное зрелище, и многие тут же обрушились с проклятьями на палача, утверждая, что тот неверно сложил костер, отчего казнимого сразу же убили жар и удушье. Припасаемые для Вейтля грязь и мусор полетели в палача и его подмастерьев, досталось и Баффельту, которого поспешили прикрыть собственными телами вскочившие на помост священнослужители. Под свист и вопли Бофранк стал выбираться из людской гущи, потому что день казни Волтца Вейтля пришелся на день свадьбы Проктора Жеаля и субкомиссару судьба положила присутствовать в обоих местах.

Жеаль ничего не мог поделать - свадьба была назначена заблаговременно, и неудачное совпадение тяготило его. Бофранк, как мог, утешал друга, встречавшего гостей у самого порога, делал вид, что хочет забыться и окунуться в мирские радости и нет для сего лучше места, чем дом Жеаля.

– Проходи же и садись, где тебе по нраву! - воскликнул Жеаль, но прежде представил ему свою суженую - хиреан Эвфемию. В подвенечном платье, счастливая и полная надежд, она выглядела свежей и прекрасной, о чем Бофранк не преминул ее известить.

– Вы так милы, - сказала в ответ Эвфемия. - Я буду рада видеть вас частым гостем в нашем доме; к тому же возлюбленный мой Проктор много рассказывал о вас, отзываясь в тонах самых превосходных.

Сохраняя уместную торжеству улыбку на лице, Бофранк пробрался за стол и занял кресло в непосредственной близости к винному бочонку, к коему намеревался изрядно приложиться. Странно, но кроткая и невинная улыбка Волтца Вейтля успокоила его, словно бы он твердо знал теперь, что Вейтль отправился в лучший край.

– Мысли ваши смутны, лик печален, но вот вино - не пропадать же ему, - произнес за спиной знакомый голос. Бофранк обернулся и, с немалым изумлением, узрел Альгиуса, толкователя сновидений. Жеаль пригласил и его, не известив о том Бофранка, - что ж, сюрприз старого друга удался. Отчего-то субкомиссару было чрезвычайно приятно видеть пройдоху-гадателя, о чем он тут же сообщил Альгиусу.

Меж тем гости расселись, коронный судья на правах старшего пожелал жениху с невестою счастливых и долгих лет совместной жизни, а квартет скрипачей заиграл нечто торжественное.

Трапеза нарушалась переменами блюд и тостами, средь которых преобладали нравоучительные, сдобренные цитатами из святого писания. Наконец сие надоело Альгиусу. Осушив очередной бокал вина, каковое он, кстати, нашел весьма недурным и воздал ему за то должное, толкователь восстал, привлекая к себе внимание.

– Я прочту несколько поучительных строк, которые невредно знать молодоженам. Сие беседа некоего графа и некоего же короля, чьих имен я не ведаю да и ведать не желаю, - объявил Альгиус и, взобравшись на стол, начал:

– «Когда души не чают в муже?» -
Король ответил графу так:
«Муж глух, жена слепа к тому же,
Тогда счастливым будет брак».
Граф изумился: «Этих бед
Не знаю, что на свете хуже;
И в них же благо, а не вред?»

Король сказал: «Не слышит муж
Глухой, когда жена начнет
Молоть обычнейшую чушь
И мужа невзначай клянет
В постели или за столом.
Таков удел счастливых душ,
Не омраченных здешним злом.

И счастливы слепые жены:
Им ревность лютая чужда,
Пускай у них мужья-гулены;
Но не увидит никогда
Жена, куда ходил супруг;
Для счастья, значит, нет препоны,
И нет как нет сердечных мук».

Кто-то расхохотался, иные стали говорить, что нужно бы выкинуть отсюда зловредного шута, удумавшего потешаться над хозяевами. Однако Проктор Жеаль смеялся, равно как и его невеста, потому веселье пошло своим чередом.

Среди прочих разговоров преобладали рассказы о казни упыря, а также о волнениях, происшедших по ее завершении. Говорили, что грейсфрате Баффельт едва успел уехать с площади, а некоторых гардов изрядно поколотили, помост же разломали. Причиною называли чересчур скорую смерть упыря, и кто-то даже сказал, что палачу за нерадение присудили двадцать ударов палкою.

Гуляли дотемна, и Бофранк выпил преизрядно, танцевал с дамами, выслушивал потешные истории, что рассказывал старичок Эктор Жеаль, и, надо сказать, совсем забыл и о Шардене Клааке, и о Волтце Вейтле.