Чёт и нечёт

Так, например, в одной из них Ли вернулся к вопросу о выборе им специальности. Все оказалось не так просто и не так легкомысленно, как это было изложено в его записках. Еще в 49-м, предвидя торжество антисемитизма в России, дядюшка и тетя Леличка предложили ему усыновление. Эта несложная операция, во-первых, делала его «русским», а во-вторых, давала ему фамилию, с которой можно было успешно стартовать во взрослую жизнь. Особенность же и главное условие этого успешного старта состояли в том, что стартовать Ли предстояло в гуманитарной области, где фамилия дядюшки значила очень много. Однако Ли уже тогда понимал, что в Империи Зла гуманитарию предстоял выбор — либо полностью забыть о существовании совести, либо вступить в Игру, зная наперед, что твой противник — наперсточник. В Игре же более сильный противник, а сильнее наперсточника игрока не бывает, явно или неявно подчиняет слабого своей воле. Слабый думает, что он надежно спрятал крамольную рукопись, а наперсточник точно знает, где она лежит, потому что его подручные помогали «крамольнику» ее прятать. Слабый думает, что он ловко переправил свою писанину за рубеж, а оказывается, что его «отважными почтальонами» и «курьерами» были люди наперсточника и т. д., и т. п. Дело в том, что истинные границы Игры знает только наперсточник, а его храбрый партнер лишь слепая игрушка в его руках.

Изложив таким образом свои взгляды на «диссидентский» вариант своего «русского» будущего, Ли сказал:

— Я, по воле Судьбы знавший свое Предназначение, должен был оставаться невидимым, и, чтобы облегчить мне выполнение этой задачи, мои Хранители одарили меня непреодолимой брезгливостью, исключившей какие-либо контакты с охранительными учреждениями и многочисленными стукачами, которых я без труда различал даже в густой людской толпе. Совет бывалого уголовника избрать строительную специальность я не придумал. Он был, но он не был решающим. Более важным аргументом в пользу моего выбора было то обстоятельство, что все прочие инженерные профессии были связаны с заводами, а завод с его оградой, частенько украшенной колючей проволокой, с бдительной охраной и прочими прелестями всегда был для меня разновидностью концентрационного лагеря. Так что я выбрал свободу, хотя и весьма относительную, но о своем выборе, как вы знаете, ни разу не пожалел. Обретенное мной «общественное положение» давало мне возможность полностью избегать контактов со спецслужбами, и несмотря на то, что по долгу службы мне приходилось бывать и на «закрытых» объектах, и в ЦК КПСС на Старой площади, и в Совете министров, я никогда не оформлял каких бы то ни было «допусков», оставаясь своего рода «человеком-невидимкой», находясь лишь под поручительством влиятельных лиц, которым я был необходим. Чтобы оставаться не замаранным контактами со спецслужбами, я для себя сразу же отказался от столь заманчивых для «советского человека» заграничных командировок, организовать которые при моих министерских связях мне не стоило бы большого труда, но никакие связи не смогли бы меня оградить от обязательного для «отбывающих за рубеж» общения с «бойцами невидимого фронта». Так уж было принято в исчезнувшей Империи Зла. В конце концов, задолго до моего появления на свет Божий было сказано: «Блажен муж, который не ходит на совет нечестивых и не стоит на пути грешных, и не сидит в собрании развратителей». Я всю жизнь лишь старался следовать этим Словам.

Эти слова Ли опять напомнили мне Евангелие от Филиппа, где было сказано: «Совершенный человек не только не сможет быть схваченным, но не сможет он быть и увиденным. Ибо если он будет увиден, его схватят».