Чёт и нечёт

— Мы, получив сообщение, сначала думали, что это татарский период, поскольку в шестнадцатом веке здесь была секретная летняя резиденция хана, но оказалось совсем другое… Возможно, здесь целое кладбище, но у нас сейчас нет денег на раскопки. Придется пока заложить разрытую часть камнями, а на археологической карте Крыма благодаря вам появится новый важный объект!

Ли тут же внес в чертежи изменения, передвинув котельную в сторону от захоронения, и пообещал, что в Харькове соответственно переделают коммуникации. Все остались довольны, так как в новых границах котлована работы оставалось не более чем на два дня.

Следующие две ночи Ли ожидал свое Видение со страхом и надеждой, но вместо него дважды возвращались к нему все те же смутные образы. Их черты он рассмотреть не мог, но почему-то в его сознании они ассоциировались с мерзкими харями Андропыча и Черненки и порождали в нем гневное исступление, правда, в менее интенсивной форме. Тем не менее, Ли каждый раз просыпался в тревоге. Видение же появилось лишь накануне их отъезда. В эту последнюю в его жизни ночь рядом с древней усыпальницей Ее лицо было еще живее, чем прежде. «Сейчас будет улыбка Джоконды», — подумал в своей дреме Ли. И действительно, уголки Ее рта изогнулись, но на Ее лице вдруг появилась улыбка Рахмы, и Ли услышал четкий ясный голос, повторивший слова монашки, но почему-то на фарси, столь редком в его общении с его царицей:

— Брат, будь осторожен! Берегись!

И полузабытый волшебный аромат юности заполнил его ночной полуреальный мир.

Ветер благоуханный…

А у Ли создалось впечатление, что в эти тревожные ночи для кого-то начался отсчет последних дней. Только для кого? Для тех, кто приходил к нему в неясных видениях, или для него самого? Ответ на этот вопрос могло дать только время.

VIII

Все хлопоты по переезду в Алушту и далее в Симферополь, как всегда, лежали на Ли, и в этих хлопотах отъезда, приезда и последовавшей за ним краткой поездки в Москву он забыл обо всех предостережениях этого лета, но недели через две жизнь заставила его быть внимательнее к своим воспоминаниям: наглая августовская оса ужалила его сына, и то ли яд ее на какой-нибудь свалке напитался неведомым аллергеном, то ли укол пришелся в одну из точек сосредоточения жизненных сил организма, но за несколько минут сын покрылся волдырями, потерял зрение и стал задыхаться, и только случайно не опоздавшая на сей раз «скорая помощь» несколькими уколами остановила этот бег Смерти. Через час-другой только смертельная бледность и слабость сына напоминали об этом пережитом кошмаре.

Но для самого Ли это происшествие оказалось последней каплей, и к нему вернулись уже знакомые по прежним временам аритмия и сердцебиение, и вернулись с такой силой, что он слег в постель. И когда он подолгу лежал, не двигаясь, чтобы не спугнуть призрак сердечного успокоения, перед его глазами прошли все странные встречи и события этого лета, такого длинного, что его путешествие в Нарву в конце мая казалось отделенным от летящего мгновения долгими и бурными годами.

А однажды, когда он в который раз переживал все происшедшее в последние месяцы, его душа вновь поднялась над ним, и он опять увидел откуда-то сверху себя, лежащего с Библией в руках в странной неподвижности, и только тогда в его представлении все вехи этого уходящего лета превратились в стройную цепь строгих Предупреждений. В этот момент в его мир откуда-то извне ворвался сильный женский голос: «…я еще не хочу умирать…у меня еще есть адреса, по которым найду голоса…».

И Ли подумал о своих адресах и о том, скольким он еще нужен там, на Земле, а не здесь, откуда он отстраненно смотрит на лежащий под ним мир. Он вспомнил, как много лишнего позволял себе, сколько «бутылок» и «стаканов», сколько чужих постелей. Что они дали, эти попытки испробовать все и испить чашу радостей земных до конца. Что осталось от всего этого в душе? И он тут же дал зарок — оборвать все и сразу, но не ради святости, и не в аскетизме видел он теперь свой удел — он просто хотел еще раз начать все сначала и снова быть внимательным к чаяньям Хранителей его Судьбы, сверяя с ними каждый свой дальнейший шаг, каждое серьезное действие и каждую шалость, как в годы юности.

Когда, день спустя, он встал с постели и потянулся, почувствовав жизнь в каждой клеточке своего тела, он понял, что и на сей раз его условие было принято, и перед ним снова открылись тесные врата и узкий путь, ведущие в жизнь. Заканчивался сорок восьмой год его жизни на Земле.

Книга девятая Стоящие в ряд

Наука умеет много гитик.

Старинное бессмысленное словосочетание для фокусов с парными картами

Зато мы делаем ракеты, перекрываем Енисей…

Из популярной песенки 60-х годов