Чёрный всадник

— Аллах экбер! — прошептал Ненко. — Этот святоша — настоящее чудовище! Неужели султан и великий визирь не знают, что здесь происходит?.. А если знают, то почему терпят такое изуверство?

Младен и Якуб переглянулись. Понимающе улыбнулись друг другу. И хотя невдалеке на виселицах покачивались Астаматий и Вареница, а над Выкоткой с криком кружилось чёрное вороньё, на сердце у них стало легче: душа Ненко, по всей видимости, окончательно очистилась сегодня от янычарского духа.

На площади перед виселицами Юрась остановился, но смотрел он не на казнённых, а на нескольких всадников, которые въехали в крепость и направлялись прямо к нему. Они ехали медленно. Лошади едва переставляли ноги от усталости.

— Пан Иван, ты? — воскликнул в удивлении Юрась, узнав в переднем всаднике полковника Яненченко. — Почему ты здесь?

Яненченко слез с коня, бросил повод казаку и, сгорбившись, приблизился к гетману. Устало поклонился.

— Нет больше ни Корсуня, ни Ржищева, ни других городов и сел вдоль Днепра, пан гетман…

— Как это нет?

— Сын гетмана Самойловича полковник Семён Самойлович внезапно, неожиданно для всех нас напал с большим войском — с полком Переяславским — и все спалил… А людей вывел за Днепр… Тех, кто оказал сопротивление, приказал уничтожить…

В глазах Юрася вспыхнула ярость. Он топнул ногой.

— А ты?.. Где был ты, полковник?!

— Я оборонялся… Но сколько у меня казаков?

— Однако ты сам живой!

— А что мне было делать — пустить себе пулю в лоб?

— На что же ты надеешься здесь? Неужели думаешь, что я дам тебе новый полк?.. Чтобы проспал также, как и Корсунщину?

— Я дрался, Юрий… Я не из пугливых… Но сила силу ломит!

— «Сила, сила»!.. Вот вздёрну всех вас на перекладину, как этих паршивцев…

Гетманская свита замерла, поражённая вестью. Азем-ага понурил голову и смотрел на носки своих сапог. Он не боялся, что гетманский гнев может обрушиться и на него, ведь ему подчинялись все янычарские и татарские отряды, расположенные на Правобережье, он сам мог в любой момент — будь на то приказ султана — вздёрнуть на перекладину Юрася Хмельницкого с его полковниками и сотниками. Нет, он думал об ином: как доложить в Стамбул о новом разорении Корсунщины и на кого лучше свалить вину — на гетмана или на полковника Яненченко, чтобы самому выйти сухим из воды.

Полковник Яненченко как-то странно взглянул на Юрася, и в его красивых, опушённых густыми ресницами глазах загорелись недобрые огоньки. Но он сразу же пригасил их и опустил голову.

Юрась ещё раз в ярости топнул ногой, заскрежетал зубами, а потом быстро побежал к своему дому и, грохнув крашеными дверями, исчез за ними.

8

В воскресенье, в первый день масленицы, Златку, Стёху, Младена, Ненко и Якуба позвали на ужин к гетману. За ними пришли Многогрешный и Азем-ага.

Это приглашение всех удручило, но ни Младен, ни Ненко, ни Якуб не посмели отказаться, так как уже достаточно хорошо изучили своевольный и необузданный в гневе характер гетмана и знали — возражать Юрасю в чем бы то ни было опасно.

Златка и Стёха попытались заикнуться, что не пойдут: мол, делать им там, за гетманским столом, нечего, что для них это слишком большая честь, но Многогрешный повысил голос:

— Одевайтесь — и без разговоров! Сочли бы за счастье приглашение на гетманский ужин!

У Златки сердце оборвалось, похолодели руки. Расчёсывая косы и одеваясь, она припоминала те короткие минуты, когда пришлось видеться с гетманом, его липкий, пристальный взгляд. Она боялась встречи с ним на этом званом вечере.

Златка надеялась, что со дня на день появится Арсен. Но его все не было, и она трепетала — вдруг с ним случилось что-то худое? Утешало девушку только то, что рядом были отец с братом, которые не дадут её в обиду.

Красавица Стёха тоже притихла, сникла. Розовые щеки побледнели, движения стали медленными, неуверенными, а голубые глаза потемнели от тревожного волнения.

Плача и охая, старая Звенигориха заплела девушкам косы, одела их в лучшее, что только было, а потом, провожая до порога, тайком перекрестила обеих.

— Пусть хранит вас матерь божия, голубушки! — прошептала, вытирая слезы. — Да и сами себя берегите!

Вышли на крыльцо. Порывистый пронизывающий ветер заставил каждого поплотнее запахнуть кожух. Девушки поцеловали матери руки и пошли вслед за Многогрешным. Позади всех тяжело шагал на кривых ногах Азем-ага.

В доме гетмана было жарко натоплено. Потрескивали горящие свечи. Пахло воском. В гостиной — длинный стол, заставленный мисками и тарелками с едой, приплюснутыми бутылками с наливками и горилкой. Вдоль стен стояли старшины — все вместе: украинцы, турки, татары. Вполголоса переговаривались, поглядывая на двери гетманских покоев.

Многогрешный тихонько постучал. Не дожидаясь ответа, приоткрыл дверь.

— Гости собрались, ясновельможный пан гетман, — доложил негромко.