Чёрный дом

Он с этим соглашается, осознавая, что настоящая чушь — не верить тому, что вокруг него. Запаху травы, теперь сильному и сладковатому, смешанному с запахами клевера и земли. Непрерывному стрекоту цикад, живущих своей бездумной цикадьей жизнью. Порхающим над травой белым бабочкам. Чистейшей синеве неба, на фоне которого не тянутся электрические или телефонные провода, которое не испещряют белые полосы, идущие за реактивными самолетами.

Что поражает Джека, так это ровность травяного покрова.

За исключением маленького пятачка, который он примял, плюхнувшись на четвереньки, везде трава стоит стеной. Нет тропы, ведущей от края поля к примятому пятачку. Он словно упал с неба. Это, разумеется, невозможно, еще один образчик сибрукайлендской галиматьи, но…

— Впрочем, в каком-то смысле я упал с неба. — Голос Джека на удивление ровен. — Я прибыл из Висконсина. Я перескочил сюда.

Конечно же, Ричард начинает громко протестовать, перемежая свои аргументы выкриками: «Чушь! Ерунда!» — но Джек его не слушает. Это всего лишь старина Рациональный Ричард, приводящий в его голове свои рациональные аргументы. Ричарду однажды уже пришлось это пережить и вернуться обратно с более или менее нетронутым рассудком… но тогда ему было двенадцать. В ту осень им обоим было по двенадцать, а когда тебе двенадцать, тело и рассудок более эластичны.

Джек медленно поворачивается вокруг своей оси, но видит только широкие поля (туман над ними быстро превращается в легкую дымку по мере того, как день набирает силу) и сине-серые леса за ними. Наконец, в поле зрения попадает проселочная дорога, примерно в миле к юго-западу. За дорогой — горизонт, а вот на горизонте или даже чуть за ним идеальное синее небо чуть замарано дымом.

«Не дровяная печь, — думает Джек, — все-таки июль, но, возможно, маленький заводик. Или…»

Он слышит свисток, не один — три, доносящиеся издалека.

Его сердце вдруг заполняет всю грудь, уголки рта раздвигаются в улыбке.

— Клянусь Богом, там Миссисипи, — говорит он, и, кажется, трава вокруг согласно кивает. — Там Миссисипи, или как она здесь называется. А свистки, друзья и соседи…

Еще два свистка разрывают тишину летнего дня. Едва слышные, но расстояние велико, и вблизи они наверняка очень даже громкие. Джек это знает.

— Это же речной пароход. Чертовски большой. Возможно, с гребными колесами.

Джек направляется к дороге, говоря себе, что все это сон, не веря этому, но использует эту мысль, как акробат использует балансировочный шест. Пройдя сотню ярдов или около того, он оборачивается. Темная линия пролегла на ровном ковре пола, начинаясь от того места, где он приземлился на четвереньки, и заканчиваясь у его ног. Протоптанная им тропа. Единственная на поле тропа. На краю поля, чуть левее и сзади, стоят амбар и ветряная мельница. «Это мои дом и гараж, — думает Джек. — Во всяком случае, в мире „шевроле“, войны на Ближнем Востоке и „Шоу Опры Уинфри“.»

Он шагает дальше, дорога все ближе, и тут он замечает, что на юго-западе отнюдь не один только дымок. Идет оттуда и какая-то вибрация. От нее голова буквально раскалывается от боли. Но боль не постоянная, зависит от направления, в котором он смотрит. Если он поворачивается лицом на юг, неприятная пульсация уменьшается. На восток — пропадает вовсе. На север — почти пропадает. А если продолжает поворачиваться, боль возрастает до максимума. Еще сильнее, чем в тот момент, когда он заметил ее. Та же история, что и с мухой, жужжание которой, стоит ее заметить, становится все сильнее.

Джек еще раз медленно поворачивается на триста шестьдесят градусов. Юг — вибрация снижается. Восток — пропадает вовсе. Север — начинает возрастать. Запад — значительно усиливается. Юго-запад — максимум. Бух, бух, бух. Черная, отвратительная вибрация, словно в голове работает отбойный молоток, запах, как древний дым…

— Нет, нет, нет, не дым, — говорит Джек. Он стоит чуть ли не по грудь в летней траве, брюки намокли, белые бабочки вьются над головой, образуя нимб, глаза широко раскрыты, щеки белее белого. В этот момент он вновь выглядит на двенадцать. Непонятно. Как ему удалось превратиться в самого себя, только более молодого (и возможно, лучшего). — Не дым, пахнет, как…

Опять к горлу подкатывает тошнота. Потому что это запах не тот, что можно унюхать носом. Запах наполовину сгнившей, отрубленной ноги Ирмы Френо.

— Я улавливаю запах Рыбака, — шепчет Джек, зная, что говорит не про запах. Он понимает, что за вибрацию он почувствовал, пусть она и исчезла. — Я улавливаю запах Рыбака. Или его, или… не знаю кого.

Он снова шагает, через сотню ярдов останавливается. В голове больше ничего не пульсирует. Пульсации ушли, не попрощавшись. И хорошо.

Джек практически добирается до дороги, которая соединяет здешние Арден и Сентралию с Френч-Лэндингом, когда слышит какие-то нерегулярные глухие удары.