Чёрный дом

Старые, протертые до дыр, изъеденные молью армейские одеяла кучей свалены у стены слева от нас, пустые банки из-под пива и окурки сигарет с фильтром валяются вокруг керосиновой лампы с треснутым фонарем. Солнечный свет мягко гладит цепочку следов, которые ведут к тому, что осталось от прилавка Эда, и за него, туда, где раньше стояли раковина, плита, полки. Там следы исчезают. По взбитой пыли на полу можно судить, что за прилавком шла нешуточная борьба, а у дальней стены мы видим совсем не истертое армейское одеяло, как нам бы того хотелось. Что-то лежит у стены, частично на грязном полу, частично в луже темной, липкой жидкости. Ошалевшие от радости мухи вьются над ней, садятся на нее. Чуть дальше, в углу, дворняга с рыжевато-коричневой шерстью яростно рвет зубами мясо и кость, выступающие из белого предмета, который пес держит передними лапами. Белый предмет — кроссовка. Точнее, кроссовка модели «Нью баланс». Еще точнее, детская кроссовка модели «Нью баланс», пятого размера.

Нам хочется воспользоваться нашей способностью летать и убраться отсюда к чертовой матери. Нам хочется вылететь через крышу и подняться в синее небо, но мы не можем, мы должны засвидетельствовать случившееся. Мерзкий пес жует отрезанную детскую ступню, прилагая все силы, чтобы вытащить ее из кроссовки «Нью баланс». Держит ее передними лапами, вцепившись в ногу зубами, тащит. Тащит, тащит. Но шнурки кроссовки крепко завязаны — дворняге не повезло.

Теперь становится понятным, что у стены, лицом вверх, лежит детское тело, верхняя половина — отдельно, нижняя — в луже темной, липкой жидкости. Одна рука бессильно вытянулась по грязному полу, вторая откинута на стену. Пальцы сжаты. Светлые цвета соломы волосы откинуты с лица. Глаза и рот выражают легкое удивление. Это особенность строения лица, ничего больше. При жизни, когда девочка спала, ее лицо всегда выражало легкое удивление. Синяки и пятна грязи темнеют на скулах, висках, шее. Белая футболка с эмблемой «Милуокских пивоваров» в грязи и засохшей крови закрывает ее тело от шеи до пупка. Нижняя половина тела, бледная, как дым, за исключением мест, покрытых запекшейся кровью, лежит в темной луже, над которой в экстазе вьются мухи. Бледная, тоненькая левая нога целая, она заканчивается белой, запятнанной кровью кроссовкой «Нью баланс». Шнурки завязаны, мысок смотрит в потолок. А там, где должна быть вторая нога, — пустота, потому что от правого бедра остался вызывающий тошноту обрубок.

Мы видим перед собой третью жертву Рыбака — десятилетнюю Ирму Френо. Волны шока, распространившиеся по округу вчерашним днем после ее исчезновения прямо с тротуара у видеомагазина, значительно усилятся после того, как чуть позже Дейл Гилбертсон наткнется на тело.

Рыбак похитил девочку на Чейз-стрит и доставил (мы не можем сказать как) сюда, миновав Чейз-стрит и Лайлл-роуд, проехав мимо «С семи до одиннадцати» и Дома ВЗВ, мимо дома, где кипит от злости и пьет Ванда Киндерлинг, мимо сверкающего стеклом, напоминающего космический корабль административного блока в «Гольце», через границу между городом и сельской местностью.

Через дверь рядом с пробитым пулями щитом «Кока-колы»

Рыбак протащил ее живой. Она, должно быть, сопротивлялась, она, должно быть, кричала. Рыбак прижал ее к дальней стене и заглушил крики ударами в лицо. Вероятнее всего, задушил. Уложил тело на полу, одну руку откинул, вторую прислонил к стене. Раздел от пояса. Снял трусики, джинсы, все, что было на Ирме, когда он ее похищал. Оставил только белые кроссовки «Нью баланс». А потом Рыбак отрезал ее правую ногу. Каким-то длинным, с тяжелым лезвием ножом, обойдясь без топора или пилы. Резал плоть и кость, пока не отделил ногу от тела. И двумя или тремя ударами чуть выше лодыжки отхватил стопу.

Отшвырнул, вместе с белой кроссовкой. Стопа Ирмы Рыбака не интересовала — ему требовалась только ее нога.

***

Вот тут, друзья мои, мы столкнулись с истинным соскальзыванием в иррациональное.

***

Маленькое, безжизненное тело Ирмы Френо расплющено, словно пытается вжаться в наполовину сгнившие половицы.

Жужжат пьяные от крови мухи. Дворняга все пытается вытащить свою вкусную добычу из кроссовки. Если бы нам удалось вернуть к жизни простодушного Эда Гилбертсона и поставить рядом с собой, он бы упал на колени и заплакал. Мы с другой стороны…

Мы здесь не для того, чтобы плакать. В отличие от Эда, который бы в ужасе смотрел на растерзанную девочку, отказываясь верить своим глазам. Что-то страшное и таинственное побывало в этой лачуге, и везде мы видим и чувствуем его следы.