Чёрный беркут

— Еще не легче, — озабоченно проговорил Карачун. — Не вовремя... Конца поиска еще не видно. А главную роль сейчас играть тебе, больше некому. Никакая блокада, никакие обыски не помогут, если мы с тобой не раскопаем, где эти проклятые упаковки с ремнями. Нужен еще один немедленный заход с переодеванием. Мы должны все проверить сами.

— Что я должен делать?

— Не торопись, объясню.

Он куда-то ненадолго ушел. Вернулся в сопровождении красноармейца, который принес узел с одеждой. Минут пятнадцать спустя Яков был уже в форме железнодорожника. В руках держал клеенчатую сумку с двумя толстыми пачками «денег». Комендант пояснил: в пачках обычная бумага, лишь сверху настоящие пятидесятирублевки.

Вид Кайманова вполне соответствовал его роли. Лицо утомленное, глаза воспалены, от недосыпания заметно покраснели (значит, приехал издалека, не выспался). Едва ли кто мог узнать в нем сотрудника пограничной комендатуры.

У него болела голова, чувствовал он себя неважно. Но ему было совсем не безразлично, кто найдет таинственные упаковки, кто схватит Шарапхана.

Аул Шор-Кую, где он пытался «обменять» домотканый платок на чуреки, остался позади. Минут через двадцать показались глинобитные домики аула Эрик-Кала. От аула до старых чинар, у которых, по словам задержанного хозяина мешков с саманом, Шарапхан встретился с пособником Сеидом-ага, было всего метров восемьсот.

У поворота дороги машину остановил часовой из оцепления. Карачун назвал пароль. Поехали дальше.

— Стой, яш-улы! — вдруг крикнул Каип Ияс. — Вон он, дом Сеида-ага. Я поведу Ёшку!

Он даже облизал губы, предвкушая, что через некоторое время получит обещанную порцию терьяка.

— Ты с Каймановым не пойдешь, — остановил его комендант. — Люди Таги Мусабек-бая, наверное, знают, что ты теперь советский. Покажи из машины какого-нибудь терьякеша, который бывает у Сеида-ага. Он и проводит.

— Ай, лечельник! — с искренним огорчением воскликнул Каип Ияс. — Как я не пойду, когда я так хочу курить? Зачем тогда ехал сюда бедный Каип Ияс?

— Ладно, молчи. Возьмем Сеида-ага, будет у тебя терьяк, — оборвал его Яков.

Тяжело вздыхая, Каип Ияс забормотал какие-то жалостливые слова, сетуя на свою несчастную судьбу, поминая нелестными словами начальника, так жестоко обманувшего его.

В ауле тихо. На улице не видно ни одного военного. Внешне все спокойно. Прошло тридцать, сорок минут, а в поле зрения сидевших в машине никто не появлялся.

— Давай, Каип Ияс, если хочешь курить, смотри хорошо, — напомнил Кайманов, чувствуя, что головная боль все усиливается.

Каип Ияс, без особого интереса посматривавший на улицу, вдруг оживился, даже прищелкнул языком.

— Аджи-Курбан идет, — сказал он, указывая на появившегося в конце улицы человека средних лет, по виду заядлого терьякеша. — У Сеида-ага два раза с ним был...

Аджи-Курбан, лениво переставляя ноги, еще с минуту маячил на улице, потом скрылся за углом.

— Давай, Яша, действуй! — тихо приказал Карачун.

Кайманов вышел из машины. Он делал все как во сне, неимоверным усилием воли превозмогая усталость и нездоровье. Пройдя по переулку, с другой стороны улицы неторопливо направился навстречу Аджи-Курбану и поравнялся с ним как раз против дома Сеида-ага.

Внешне похожий на Каип Ияса, Аджи-Курбан скользнул взглядом по высокой фигуре незнакомого человека и с безразличным видом пошел было дальше, но Кайманов остановил его:

— Салям, добрый человек!

— Салям! — ответил тот.

— Слушай, друг! — Кайманов понизил голос. — Не знаешь, где тут можно покурить? Я, понимаешь, хумар. Вижу, ты такой, как я. Покажи, где полечиться. Я тебя угощаю.

Аджи-Курбану хорошо было знакомо слово «хумар» — опийное похмелье. Чего-чего, а покурить на чужой счет терьяку он не откажется. Глаза его оживились.

— Ай, друг, ай, дугры! Ай, бик якши! — восторженно произнес он. — Подожди, дорогой, сейчас узнаю, дома ли один добрый человек.

«Идет предупредить...» — подумал Яков, но ничем не выдал себя, надеясь на неистребимую страсть терьякешей к наркотику.

Аджи-Курбан подошел к высокому дувалу дома Сеида-ага, скрылся за калиткой. Кайманов остался на улице. Он знал, что по соседству не только Карачун, но и целый взвод пограничников. Пока что он один должен решать задачу: правду ли сказал Каип Ияс?

В конце улицы показались двое мальчишек. Черные от загара, они ловко гнали палками консервную банку по дороге.

— Эй, огланжик, идите сюда! — позвал их Яков.

Мальчики подошли.

— Вот вам рубль, бегите в магазин, купите себе конфет.

— Ай, сагбол! Ай, сагбол!

— Скажите, где живет Сеид-ага?

— Сеид-ага?.. Вон его кибитка.

Мальчики показали тот самый дом, за дувалом которого только что скрылся Аджи-Курбан.

Стоять на улице больше не было смысла. Яков толкнул калитку, пересек дворик и, приподняв матерчатую занавеску, вошел в дом. До его слуха донесся торопливый шепот. Разговаривали Аджи-Курбан и, наверное, хозяин:

— Кто он такой? Разве не знаешь, зеленые фуражки кого-то ищут в ауле Шор-Кую. Ты глупый ишак, Аджи-Курбан: первого, кто на дороге попал, сюда ведешь...

— Ай, Сеид-ага, он мой лучший друг. В Мары живет. Я его десять лет знаю.