Чёрная свеча

— Да, он же — во! — Кныш саданул три раза по вентиляционной трубе рукояткой ножа. — Девять пулемётов на палубе. Всех, как траву, покосят. Сука беспогонная!

И ещё раз стукнул по трубе наборной рукояткой финки.

— Пошто психуешь? — спросил Кныша седой крепкий сибиряк из нечаянных убийц. — Святое дело затевается. Ежели менжуешься — отойди…

— Ну, блин! Разбазарилось фраерское отродье! Фаэтон, дай я его заделаю!

— Оно вам надо, Петя? — подражая Фаэтону, спросил Блоха и криво улыбнулся нечаянному убийце. — Не буди в нём зверя, фуцан!

Фаэтон задумчиво оглядел обоих и поначалу только пошмыгал носом, но потом сказал:

— Базар окончен, — не замечая обнажённого ножа в руке Кныша, похлопал его по щеке колодой карт. — Вы, Петро, и вправду понтовитый. А фраер нынче дерзкий пошёл: по запарке и грохнуть может. Не заслобит. Верно, Евлогий?

Нечаянный убийца промолчал, и в самом деле не больно испугавшись. Следящий за разговором бывший майор отвернулся от воров с подчёркнутым презрением. Обвёл суровым взглядом зэков:

— В каждом отсеке — наши люди. Их никто не остановит. Сейчас мы сделаем так. Вадим!

Из плотного строя каторжан вышел молодой парень с широким разворотом плеч и слегка прищуренными каштановыми глазами.

— Встань сюда, Евлогий, — Рысаков указал нечаянному убийце на место, где он должен встать. — Вадим поднимется тебе на плечи, чтоб вас было не видно. Когда откроется люк и будут подавать баланду, он прыгнет на заднего конвоира с автоматом.

— Там ведь ещё мусор! Успеет выстрелить…

— Не успеет, — у парня с каштановыми глазами был мягкий, но уверенный голос. — Я и того тресну. В крайнем случае, рискую один…

Воры прекратили игру, с нескрываемым интересом поглядывая на репетицию бунта, как взрослые смотрят на забавы способных пацанов.

— Нас будут кончать вместе с фраерами, — вздохнул ростовский фармазонщик Лимон. — Они затеваются на полный серьёз…

— Да-а-а, тут, пожалуй, не отмазаться. Послушай, майор, — окликнул Рысакова вор, — можем войти в долю и предложить вашему бойцу приличного подельника.

Рысаков вопросительно глянул на Фаэтона.

— А чо?! — Фаэтон был миролюбиво вежлив. — Мусора сытые, могут оказать сопротивление. Что тогда? Наш хлопец — тоже не пальцем деланный. Они их приберут без хлопот. Остальные повалят следом. Только верёвку привязать надо вдоль трапа.

— Её у нас нет, — процедил сквозь зубы уловивший выгоду майор.

— Блоха, у вас была верёвка. Отдайте канатик революционерам. Вы что сквасились? У вас лица красивше нет? Распахните гнидник!

Беленький, похожий на херувимчика воришка, провёл рукой по розовой щеке, застенчиво отвернулся.

— Я же вам её в прошлый раз засадил, Савелий Станиславович, — плаксиво пролепетал он. — Под расчёт могу пожертвовать на нужды революции.

— Не заставляйте людей ждать: на дело идут! Тля крученая!

Блоха распахнул телогрейку, вытащил из штанов моток крепкой верёвки.

— Ну, где ваш человек? — уже совсем по-деловому спросил майор.

— Вершок! Двигай сюда, сынок, — позвал кого-то вор. — Покажешь фраерам, как это делается, Кныш, отдайте ему приправу.

Косоглазый вор чуть поколебался, но всё-таки вынул из-за голенища финку и протянул её молодому цыгану, у которого она тут же исчезла в рукаве атласной рубахи.

Тяжёлая волна ударила в борт. Корабль вздрогнул всем корпусом.

— Меняет курс, — сказал парень с каштановыми глазами.

— Почём знаешь? — спросил, сверкнув фиксой, Вершок.

— Знаю, — односложно, не взглянув на цыгана, ответил Вадим. — Через полчаса будем в нейтральных водах…

— А когда — в Японии? — хихикнул Блоха.

— Хватит зубоскалить! — осадил его мрачный и решительный Рысаков. — Иначе прежде попадёшь в парашу! Запомните все: кто менжанётся — лично грохну!

— Ну, это не по-советски, гражданин майор, — Блоха язвительно, без тени страха смотрел на Рысакова, не прекращая ёрничать. — Чо я — кулак али троцкист какой-нибудь?! Я — честный вор…

— Стоп! У меня сильно не заблатуешь. Идёшь с нами или…

— Какое может быть «или»? Тебе же русским языком сказано, рог тупой, мы — в деле!

Майор нервно облизал губы и шагнул к Блохе. Он был до крайности взведён, а вор не собирался уступать.

В это время в вентиляционной трубе послышался скрежет. Все, как по команде, повернули головы, даже Рысаков. Прошла минута, может, две, из отверстия высунулся гофрированный шланг.

— Дачку кум послал, — ухмыльнулся собравшийся поддержать за Блоху мазу Лимон. — Пользуйтесь, фраера!

Никто не откликнулся. Зэки застыли в прежних позах. Звякнул и слегка приподнялся верхний люк, через который подавали баланду.

— Предупреждаю! — Голос полковника Намина звучал с металлической твёрдостью. — Предупреждаю! Всякая попытка бунта будет задавлена паром. Обед отменяется! Зачинщики будут строго наказаны!

— У-у-у! — протяжно взвыла сирена. Люк захлопнулся, и вой потерял свою противную силу.

Всё недавнее, напряжённое, взрывчатое состояние медленно оседало в каждом зэке, и только Рысаков не желал смириться. Майор сжал кулаки до хруста, не замечая того, что на него смотрят, выплеснув на лицо гримасу отчаянья. Затем поднял кулаки на уровне головы, плотно прижал к вискам.