Чинить живых

За дверью блока анестезиолог проверяла приборы для наблюдения за пациенткой: разложила электроды слежения за работой сердца; закрепила катетеры, постоянно выводящие на монитор показатели давления; подготовила прищепку на кончик пальца, благодаря которой можно будет всё время отслеживать уровень кислорода в крови. Врач установила штатив для перфузии, подвесила пакет с полупрозрачной жидкостью, отрегулировала зажимы, — простые жесты, отточенные тридцатилетним опытом, высший класс: ну, что же, мы можем начинать; все собрались? На самом деле, никто ещё не собрался: хирургическая бригада находилась в гардеробной — медики натягивали небесно-голубые пижамы, блузы с короткими рукавами и куртки — с длинными; каждый натянул по паре шапочек, чтобы закрыть все волосы на голове, и по паре повязок на рот. Матерчатые сапожки, бахилы, стерильные перчатки в изобилии. Они долго очищали щёточкой ногти, намыливали ладони и предплечья вплоть до локтя, используя дезинфицирующие средства, — первый раз, второй, третий. Только после всего этого они шагнули в операционную. Одинаковые голубые фигуры занимали свои места, и хотя их лица были скрыты масками, остались характерная походка, рост, манера двигаться, телосложение — и конечно же взгляды, которые теперь заменяли речь. Интерн-перфузиолог, две хирургические сестры, два врача-анестезиолога: с этой парочкой Арфанг работал уже почти тридцать лет — и именно с ними он провёл свою первую трансплантацию.

А впрочем, вот и он сам: собранный, словно перед началом велозаезда. Хирург надел фартук-халат с завязками на спине, скрывший почти всё его тело, — рукава ему прикрепили резинками к большим пальцам: это одеяние доходило до середины икры и напоминало фартук мясника, плотно облегающий бёдра. Арфанг подошёл к Клер и сообщил последние новости: сердце будет у нас через полчаса; оно превосходное — будто специально для вас сделано; вы поладите. Клер улыбнулась: я надеюсь, вы всё-таки дождётесь, пока его доставят в операционную, и только потом вырежете моё, не так ли? Хирург удивился: вы это серьёзно?

Клер ввели наркоз. Вскоре под веками у неё замелькал калейдоскоп: яркие тёплые цвета, размытые формы, бесконечно меняющиеся фигуры, плавающие нити и пульсирующая цитоплазма; в это время медсестра прикрыла голову и тело пациентки крупными листами из жёлтой пластмассы, оставив открытым только операционное поле — квадрат кожи под прицелом белых ламп: именно эту зону будут вскрывать. Арфанг сделал первое движение — стерильным карандашом наметил линии будущих разрезов на грудной клетке у больной и определил места для маленьких дырочек, сквозь которые в тело введут зонды с системой транслирующих видеокамер. Затем анестезиолог, сняв трубку спецтелефона, которым была оснащена операционная, сообщила: всё по плану, они сейчас приедут.

* * *

Ещё один хирургический блок, операционная близ ночного эстуария, но он почти безлюден; бригады отбыли в том порядке, в котором изымались органы; последними у тела Симона Лимбра остались те, кто начинал подготовку трансплантатов, — те, кто забрал почки: именно урологи были уполномочены привести тело в должный вид.

Не ушёл и Тома Ремиж; от усталости его лицо осунулось, щёки побелели; и хотя уже настал черёд часов, катящихся к концу операции, часов, размытых в безвременье, а оттого ещё более медленных и тягучих, медбрат акцентировал своё присутствие. Каждое его действие, даже самое незаметное, было направлено на то, чтобы подчеркнуть следующую мысль: нет, ничего ещё не закончено, отнюдь. Конечно, Ремиж раздражал врачей: он вытягивал шею и заглядывал через плечо, словно пытался предвосхитить каждый следующий жест хирургов и медсестры. Ведь в эти моменты так легко сдаться, пропустить пару стежков, не оказать должного ухода, схалтурить, — хотя, в сущности, что это изменит? Тома молча боролся со всеобщим истощением, с желанием поскорее закончить страшную процедуру; он не упускал ни единой детали: эта фаза изъятия — восстановление тела донора — не менее важна: ею нельзя пренебрегать, нельзя её обезличить; теперь тело важно починить, исправить нанесённый ему ущерб. Они должны вернуть тело именно таким, каким забрали, — иначе это уже просто варварство. Стоявшие рядом врачи возводили очи горе и вздыхали: да не волнуйся ты так. Что бы ты там ни думал, мы не халтурщики: всё будет сделано по высшему разряду.