Чингиз-наме

Однако значение рассказа о гибели Уруса (впрочем, как и всего текста “Чингиз-наме”) состоит прежде всего не в свежих генеалогических данных, а в том, что исходя из его данных могут быть сделаны многие, казалось бы неожиданные, выводы. Попытаемся наметить лишь некоторые из них.

1. Анализ рассказа о смерти Уруса позволяет установить существование в степях Дашт-и Кыпчака собственной историографической традиции. Традиция эта была устной, переходящей от поколения к поколению. Могут быть отмечены ее некоторые характерные черты. Она существовала в форме рассказов о лицах и событиях, которые, будучи выстроены в хронологическом порядке, образовывали последовательный и непрерывный ряд — степное устное историческое знание, что и может быть названо степной устной историографией. Последняя, несмотря на ее “экзотичность”, в сущности подчинялась тем же системно-структурным принципам, что и письменная историография. Хронологические “провалы” и тенденциозность, анахронизмы, избирательность, некоторый разнобой (приписывание одних и тех же событий различным лицам) не составляют принципиального отличия первой от второй. Временная глубина устной историографии — события эпохи Чингизхана. Но и это отличие не принципиально: многие “национальные” письменные историографии эпохи феодализма имели не более глубокую точку отсчета. Каждый такой рассказ резюмировался в форме краткой сентенции типа “Джалал ад-Дин убил Уруса”, которая, будучи поговоркой исторического характера, служила для закрепления событий в памяти народа, зачина и концовки рассказа-предания. Высокая степень точности данных устной историографии устанавливается перекрестным сравнением данных письменных источников, построенных на ее основе, с известиями исторических сочинений, имеющих иную основу.

2. Степную устную историографию можно трактовать не только как форму социальной памяти насельников Дашт-и Кыпчака, но и как особую форму изящной устной словесности, устной народной литературы. Рассказ о гибели Уруса имеет не только историографическую ценность, он несомненно выполнял и эстетическую функцию. Другие подобные рассказы-предания “Чингиз-наме” демонстрируют это качество более ярко, четко и выпукло. Они нередко эмоционально окрашены, заострены в морально-этическом плане. Они включают в себя иногда жыры (в “Чингиз-наме” — их отрывки), которые иллюстрируют предание, а предание, в свою очередь, разъясняет их происхождение. Один из таких отрывков из жыра XIV в., приведенный в “Чингиз-наме”, — это сатира на претендента на трон Золотой Орды Шайбанида Каанбая, его саркастическая характеристика, сдобренная фривольными выражениями, что столь характерно для степной поэзии. Из такой поэзии, вероятно, и выросли героический эпос и другие эпические жанры устного народного творчества казахов и других народов, ведущих свое происхождение от племен Дашт-и Кыпчака, дошедших до нашего времени с большой степенью историографической деформированности.

3. “Кары сез”, будучи положенными в основу ряда дошедших до нашего времени сочинений, в основном на тюркских языках, написанных в XVI и последующих веках, определили их содержание, особую структуру, систему изобразительно-выразительных средств и пр. В составе письменных нарративных источников по истории Дашт-и Кыпчака и соседних стран, следовательно, и по истории Казахстана, они по этой причине образуют совершенно особую, своеобразную группу, без учета чего не может быть построена удовлетворительная классификация письменных нарративных источников по истории Средней Азии, Казахстана, всего Дашт-и Кыпчака и некоторых соседних стран. Эти сочинения могут также рассматриваться и как продукт историко-художественного творчества, поэтому их правомерно связывать и с историей художественной литературы, несмотря на их, казалось бы, строгую историографичность (естественно, с учетом всей условности приложения последней дефиниции к творениям средневековых историков). В ряд таких сочинений входят “Таварих-и гузида-йи нусрат-наме” Мухаммад Шайбани-хана (предположительно), “Чингиз-наме” Утемиша-хаджи, “Джа-ми' ат-таварих” (“Сборник летописей”) Кадыр-'Али-бий джалаира, “Шаджара-йи турк ва могул” Абу-л-Гази-хана и некоторые другие.

4. Ситуация в Восточном Дашт-и Кыпчаке в период правления Урус-хана характеризовалась нестабильностью, несмотря на внешнее признание власти этого хана.

5. Нестабильность порождалась соперничеством в борьбе за власть других Джучидов (в данном случае — Тохтамыша).

6. Нестабильность порождалась также наличием “недовольных молодых людей”, которые объединялись вокруг лица, способного повести их на борьбу против верховного хана и стоявших за ним социальных сил. “Недовольные молодые люди” принимали прямое участие в акциях, направленных против хана, т. е. были полны решимости воевать и воевали против хана.