Чихнёшь в воскресенье...

—  Послушайте! — Филиппина в свою очередь накло­нилась вперёд. — Я не строю предположения. Я знаю. И знала с самого начала, просто не могла сказать. Мне было жаль девочку: она не понимала, что делает. К тому же я сама ненавидела Кэтрин Клей, — при этих словах лицо её застыло, брови сдвинулись, но она продолжала: — Я сама видела много смертей... во время войны... в лагере. Какая разница... умереть одному человеку, который заслуживает смерти? Она всех, повторяю: всех— делала несчастны­ми: мать, брата, Марджи, Джеймса, всех нас, — Филиппина неожиданно замолчала, потом, уже гораздо спокойнее, закончила: — Да, её убила Марджи. Я знаю. И благослов­ляю её за это.

—  Но как она могла? Откуда вы знаете? — спросила Фредерика.

—  Кэтрин была убита в субботу, в день ярмарки. В то утро я сказала Марджи, что ухожу собирать травы. Но, уходя, вспомнила, что не приготовила несколько заказов на смеси. Я решила, что стоит сделать это до ухода, иначе заказами займётся Маргарет, а ей нельзя долго стоять. Тем более, что она настояла на посещении ярмарки. Она плохо себя чувствовала, вы помните, да и так много работала, готовя продажу в киоске. И ещё я знала, что уговорю пойти с собой Роджера на помощь. Ему хотелось быть подальше от толпы. И поэтому я вернулась. На мне были туфли с каучуковой подошвой, и я вошла в лабора­торию бесшумно. Я думала только о предстоящей работе, — она замолчала и закрыла глаза, словно не хотела видеть картину, которую вызовут следующие слова. — Там была Марджи, — просто сказала Филиппина. — Она готовила... готовила... капсулы.

Фредерика только охнула, и это единственное слово потерялось в тишине отчаяния.

—  Да, — немного погодя продолжила Филиппина, — я тогда ничего не заподозрила, потому что, видите ли, сама учила её заполнять капсулы. Мы их используем для вытяжек из трав и для разных других целей. Но позже — потом — я вспомнила это, и вся сцена ожила у меня перед глазами. Это случилось, когда Тэйн спросил о серебряной табакерке с витаминными капсулами. И вспом­нила, мне кажется, только потому, что Марджи выглядела виноватой, когда я застала её. Она не ожидала, что я вернусь. Я спросила её. Вначале она отрицала, но поняла, что я знаю слишком много, и рассказала, как поместила в капсулы жёлтый жасмин, положила капсулы в табакер­ку, а табакерку вернула на стол, где та обычно лежала. Я виню себя в том, что рассказала ей о яде. Не надо было держать его в лаборатории, но он нам нужен для опы­тов... И как я могла подумать? Мне такое и не снилось... Фредерика испытывала физическую боль от слов Фи­липпины. Она закрыла глаза. Конечно. Теперь всё выяснилось: стал понятен страх Марджи, её странное поведение, её беспокойство.

—  Она пыталась забрать у меня табакерку, — сказала наконец Фредерика.

—  У вас? — переспросила Филиппина.

— Да. Понимаете, человек Тэйна Кэри нашёл её возле дома, и Кэри попросил меня узнать, кому она принадле­жала. Капсулы он забрал, но, может, Марджи подумала, что они ещё там, что их используют как улику, тем более, что вы видели.

—  Так, наверное, и было, — медленно и задумчиво пробормотала Филиппина.

—  Но, Филиппина, — Фредерика рассуждала вслух, — я просто не могу в это поверить. Она ведь просто заблуж­дающийся ребёнок. Она могла ненавидеть Кэтрин, но убить её...

— Я тоже так считала вначале. Но она призналась мне, всё выложила... всю свою ненависть, всю злобу, всё тайное, что накопилось с приезда Кэтрин.

—  А что именно?

—   Кэтрин была груба. Более чем груба. Она была зверем... как нацисты, о которых мы все знаем... А я знаю лучше вас. Это жестокость в сознании. Паук, наслаждаю­щийся мучениями мухи в паутине. Марджи боялась Кэтрин и не скрывала, что боится, а это делало положение ещё хуже. Она всегда была жестока. Я это видела, но она была слишком хитра. Мы не могли её остановить, никто из нас. А какие жестокие слова она говорила... И потом... Кэтрин была красива, как кинозвезда, а Маржди — непривлекательный подросток. У неё никогда не было поклонника и почти не было друзей. Ревность к Кэтрин пожирала её живьём. Она ненавидела Кэтрин, и нена­висть эта всё росла, пока... пока не произошло это. И я невиню девочку. Я это уже сказала и повторю снова и снова. Мир без этой женщины стал лучше, она была злом, — последнее слово Филиппика произнесла с такой яростью, что Фредерика отодвинулась, словно её ударили.

Немного погодя Филиппина уже спокойнее продол­жила.

—   Поэтому, когда Марджи мне всё рассказала и я узнала правду, я пообещала ей, что никому не скажу. И если она ничего не скажет, когда её будут расспрашивать, никто ничего не узнает. Но, понимаете, в сущности она была хорошим ребёнком. И не смогла с этим жить. Я думаю, она заболела, потому что не хотела жить. О, Фредерика, это всё так жестоко и бесполезно!

—   Но она не могла так заболеть просто от желания умереть, — возразила Фредерика.