Чикатило. Зверь в клетке

– Ну поначалу просто стараются тщательно избегать таких неформальных ситуаций. В армии, когда все шли в увольнение – на танцы, к девочкам, – Чикатило шел в Ленинскую комнату и занимался «политической подготовкой». Но компенсации не наступало, напротив, болезненное состояние усиливалось. Говоря общо, у этих людей нет навыков самозащиты от давления общества. В детском и подростковом возрасте они являются объектами насилия со стороны сверстников, хотя физически зачастую сильнее тех, кто их обижает, – Некрасов тронул Витвицкого за локоть. – Виталий, сделай мне чайку, пожалуйста.

Витвицкий кивнул. Некрасов расхаживал по кабинету, продолжая говорить:

– Но защитить себя они не в состоянии. Возникает комплекс неполноценности, заниженная самооценка, которая с годами усиливается. Половая конституция у них слабая, затруднения в общении с женщинами еще более усиливают комплекс неполноценности.

Ковалев, дочитав первый лист, передал его Горюнову. Начал читать второй и тут же принялся зачитывать вслух:

– Однако в предъявленном мне постановлении изложена не вся моя преступная деятельность. Желая искренне, чтобы со мной разобрались до конца, начиная с первого случая и до самого последнего случая, сообщаю вам следующее: свое первое преступление я совершил в тысяча девятьсот семьдесят восьмом году, это было убийство Закотновой.

Наступила тишина, и в ней глухо прозвучал голос Липягина:

– Нихуя себе…

– Евгений Николаевич, спасибо вам, – сказал Ковалев Некрасову. – Но чую: теперь у нас впереди не просто большая работа. Теперь у нас впереди трехэтажный геморрой…

1993 год

Начальник СИЗО, вальяжно откинувшись в кресле, пил чай, похрустывая сухариками. Распахнулась дверь, и в кабинет, буквально оттолкнув секретаря-офицера, ворвалась журналистка, а с нею – съемочная группа: операторы с двумя камерами и ассистентка.

За прошедшие пару лет журналистка сильно изменилась: она стала вхожа в большие кабинеты, она приобрела новые манеры, стала иначе одеваться и краситься. Прежним остался только кулончик в виде лезвия безопасной бритвы.

– Он занят! Куда вы лезете? – раздался за спиной журналистки отчаянный крик секретаря.

– Знаем куда! – напористо сказала журналистка. – Нам надо! Мы прямо из аэропорта… – Она посмотрела на начальника СИЗО и криво усмехнулась: – О, здрасьте! Вот вы чем заняты – чаи гоняете.

Начальник СИЗО поставил чашку с чаем на стол, нахмурился.

– Вы что себе позволяете?!

– Нам нужно снять Чикатило! – зачастила журналистка. – Телеинтервью. Срочно, – она положила на стол бумагу. – Вот.

– Что это?

– Разрешение, что же еще. От вашего начальства. А ему приказали из администрации Ельцина. – Журналистка снова усмехнулась, как-то очень не по-женски, словно подглядела эту усмешку у кого-то очень властного и могущественного.

– Зачем? – изумился начальник СИЗО.

– Господи… – Журналистка с усталым вздохом уселась в кресло. – Затем, что демократия и свобода слова. Слыхали про такое, а? И пожалуйста – поживее! У нас послезавтра эфир, а нам нужно еще смонтироваться, перелететь и «одобрямс» получить.

Начальник СИЗО прочитал бумагу, поднялся из кресла.

– «Одобрямс»? – с иронией сказал он. – А как же свобода слова?

Журналистка отмахнулась – мол, все это не важно.

– Ну что ж, пойдемте, – начальник СИЗО надел фуражку. – Только я не уверен, что он захочет вас видеть. А заставить его по закону я не могу.

Журналистка в третий раз усмехнулась, расстегнула пуговку на кофточке: сверкнул кулончик в виде лезвия.

– Я уверена – захочет.

* * *

На другой день в кабинете собрались все участники расследования, включая Некрасова. За отдельным столом сидел офицер с магнитофоном, на столешницу были выставлены два микрофона.

– Заводите! – скомандовал Ковалев.

Конвойные ввели Чикатило. Он остановился в дверях, снял очки, протер их платком, надел, обвел взглядом людей в комнате.

Брагин, Ковалев, Витвицкий, Липягин, Горюнов и остальные, в свою очередь, разглядывали Чикатило. Наконец снова прозвучал басок Ковалева:

– Задержанный Чикатило, садитесь.

Чикатило сел за стол, посмотрел на микрофоны, вздохнул.

– Нам сообщили, что вы, Чикатило Андрей Романович тысяча девятьсот тридцать третьего года рождения, официально хотите дать признательные показания. Это так? – задал новый вопрос Ковалев.

– Я… Мне нужно…

– Так или нет? – Ковалев повысил голос.

– Да, я хочу сказать… – тихо произнес Чикатило.

– Так или нет?! – Ковалев почти кричал.

– Так.

Полковник сделал знак офицеру у магнитофона. Щелкнул переключатель, завертелись бобины, началась запись.

– Говорите. Мы вас слушаем.

Чикатило снова снял очки, повертел их в руках и заговорил тихо, но уверенно:

– Я, Чикатило Андрей Романович, признаюсь, что в течение многих лет совершал преступления…

– Какие? – неожиданно спросил Брагин.

– А? Какие… Убийства. Совершал убийства. И сейчас, глубоко раскаиваясь в содеянном, хочу искренне рассказать о себе, своей жизни и обстоятельствах, приведших меня к совершению тяжких преступлений на протяжении целого ряда лет.

– Чикатило, более конкретно – о каких преступлениях идет речь? – спросил Ковалев.