Чикатило. Зверь в клетке

Судья сделал все, чтобы сорвать суд и затянуть процесс. Не запросил мои документы и не вызвал врачей из психбольницы, несмотря на требования адвоката. Не пригласил свидетелей – из четырехсот только сто явились, а от защиты не разрешил ни одного свидетеля. Судья старательно опекал лжесвидетелей, предварительно загоняя меня в карцер, боялся разоблачения, чтобы я не сказал правду, и вообще не выводил меня из карцера в суд, несмотря на требования адвоката показать меня лжесвидетелям. Меня блокировали, оторвали от руководства моей партии, от партизанского штаба.

Меня дрессировали, как артиста-обезьяну, перед аудиовидеозаписями, перед опознанием по фото, диктовали мои якобы «собственноручные записи». Понятые могут сделать великую сенсацию, рассказать, как мои карманы перед выездами заполнялись схемами, описаниями, репетировали каждую запись. Историю трупа на шахтинском кладбище могут раскрыть люди, которые ухаживают за соседними могилами. Есть много чудовищных, несовместимых по времени и фактам эпизодов. Поэтому судья затирает эти дела, боится разоблачения, стремится быстрее убить маньяка-одиночку.

У меня не хватило мудрости. Надо было смириться с участью несчастного, униженного ягненка, импотента-инвалида. Таков мой рок, моя судьба – от порчи, от сглаза, от злых людей, от человеконенавистнической системы геноцида народов. Надо было еще усерднее молиться и изучать наследие Сергия Радонежского, Марины Цветаевой, а я был заражен – изучал пятьдесят пять томов Ленина.

Маша Распутина поет: «Отпустите меня в Гималаи насовсем, а не то я завою, залаю и кого-нибудь съем». Меня травили, морили голодом, холодом, облучали, пытали, казнили, унижали, издевались – в результате этого преследования я не выдержал и обосрался, и теперь меня же за это выставили на посмешище и поругание. Писатель Агата Кристи предлагает злодеев-маньяков ссылать на дикие, необитаемые острова. Я прошу сослать меня, как Наполеона, погубившего миллионы жизней, на остров – необитаемую вулканическую скалу Северно-Курильской гряды или к тиграм уссурийской тайги. На диком островке я буду питаться мхом и божьей росой, как в детстве питался крапивой и бурьяном, и выжил в голодуху, которую организовали большевики. А нашу пшеницу гнали по Мировому океану папуасам для торжества всемирного большевистского рабства.

И, может быть, со мной на остров поедет моя многострадальная подруга, жена Фенечка, она возьмет юридическую ответственность за меня, чтоб я не бросился в океанские волны. Разлучила нас с Фенечкой злая стихия строек коммунизма – вечные командировки, – изгнала мафия ассирийская с работы, жилья, замуровали мою чистую белую украинскую хату гадюшниками, лишили меня солнца и воздуха, что дается нам от Бога, истоптали-порвали выращенные мной цветы жизни, а мою жизнь загубили – загнали меня в психушку и в тюрьму. И в результате – неуправляемые всемирные катаклизмы, и некому вывести заблудшую планету из тупика. Колесо истории – в моих руках, а историю никому и никогда не повернуть вспять[12].