Чикагский вариант (сборник)

— Можешь достать мне мышь? — сказал я.

— Мышь?

— Да.

Хаммонд сосредоточенно хмурил брови.

— Кажется, Кохран держит у себя в лаборатории каких-то крыс; возможно, там открыто.

— Мне нужны мыши.

— Попытаться можно.

Мы отправились в подвал. По пути Хаммонда остановила медсестра, сообщившая, что им удалось дозвониться до родителей Анжелы Хардинг. Хаммонд сказал, чтобы его держали в курсе всего, и тут же сообщили бы об их приезде или же если девушка снова придет в себя.

Мы спустились в подвал и продолжили свой поход по бесконечным лабиринтам коридоров, пригибаясь под проходящими над головой трубами. Наконец мы оказались в той части подвала, где содержались подопытные животные. Как и в большинстве крупных клиник, поддерживающих связь с университетом, в «Мем» целое крыло было отведено для исследований и опытов, по ходу которых использовались животные. Проходя вдоль череды комнат, мы слышали лай собак и тихий шелест птичьих крыльев. Наконец мы остановились перед дверью, обозначенной табличкой «МЕЛКИЕ ОБЪЕКТЫ». Хаммонд толкнул дверь, и так покорно распахнулась.

Стены открывавшейся за дверью комнаты были от пола до потолка заставлены рядами клеток, в которых были рассажены мыши и крысы. В воздухе ощущался сильный специфический запах, хорошо знакомый каждому молодому врачу, и имевший в то же время свое собственное клиническое значение. Дыхание пациентов, страдающих заболеваниями печени имеет специфический запах, известный, как fetor hepaticus, весьма похожий на тот, что бывает в комнате, где держат мышей.

Мы нашли подходящую мышку, и Хаммонд вытащил ее из клетки, как это и было принято — держа за хвост. Мышь запищала и попыталась укусить Хаммонда за палец, но у нее из этого ничего не вышло. Хаммонд посадил мышь на стол, придерживая ее двумя пальцами за складку кожи на шее.

— И что теперь?

Я взял шприц и ввел мыши немного крови, взятой мною из тела Романа Джоунза. После этой процедуры Хаммонд опустил подопытную мышь в сосуд с прозрачными стеклянными стенками.

Довольно продолжительное время с мышью ровным счетом ничего не происходило: она просто бегала кругами вдоль прозрачных стенок по дну сосуда.

— Ну и..? — спросил Хаммонд.

— Твой недостаток в том, — сказал я, — что ты не патологоанатом. Ты слышал когда-либо о пробе с мышкой?

— Нет.

— Это довольно старая методика. Раньше это вообще был единственный способ для количественного определения биологической активности.

— Количественного определения? Но чего?

— Морфина, — ответил я.

Мышь продолжала бегать кругами. Но затем она, казалось, начала двигаться медленней, мускулы животного напряглись, а хвост оказался задран вертикально.

— Позитивный, — сделал я свой вывод.

— На морфин?

— На него самый.

Теперь существуют и другие, более совершенные методики проведения подобных анализов, как, например, налорфин, но при исследовании крови, взятой у трупа, тест с мышкой подходит как нельзя лучше.

— Он был наркоманом? — уточнил Хаммонд.

— Да.

— А девица?

— А это мы сейчас выясним, — сказал я.

Когда мы вновь возвратились в палату, она была в сознании, печально смотрела на нас и выглядела уставшей, после того, как ей было перелито три порции[41] крови. Но я устал никак не меньше ее. Я чувствовал себя вконец измученным, это была та усталость, с которой не было больше сил бороться, и одолевавшее меня огромное желание лечь и заснуть.

В палате находилась медсестра, которая тут же объявила:

— Давление поднялось. Сто на шестьдесят пять.

— Хорошо, — сказал я, изо всех сил стараясь перебороть усталость. Я подошел к ней и легонько похлопал ее по руке. — Как ты себя чувствуешь, Анжела?

Голос ее звучал глухо.

— Хреново.

— Все будет хорошо. Ты поправишься.

— У меня не получилось, — монотонно проговорила она.

— Что ты имеешь в виду?

У нее по щеке скатилась слеза.

— Не получилось, и все тут. Я попробовала, но у меня не получилось.

— Но теперь у тебя все хорошо.

— Да, — повторила она. — Не получилось.

— Мы бы хотели поговорить с тобой, — сказал я.

Она тут же отвернулась от меня.

— Уходите. Оставьте меня в покое.

— Анжела, это очень важно.

— Черт побери всех врачей, — сказала она. — Вам что, трудно оставить меня в покое? Я хочу побыть одна. Вот почему я это сделала, чтобы меня наконец все оставили в покое.

— Тебя нашла полиция.

Она усмехнулась, едва не задыхаясь.

— Врачи и легавые.

— Анжела, нам нужна твоя помощь.

— Нет. — Она подняла руки и взглянула на перевязанные запястья. — Нет. Никогда.

— Тогда извини. — Я обернулся к Хаммонду и сказал. — Принесите мне налорфин.

Я был в полной уверенности, что девица не оставила мои слова без внимания. Но все-таки она никак не прореагировала на них.

— Сколько?

— Десять миллиграмм, — сказал я. — Подходящая доза.

Анжела еле заметно поежилась, но ничего не сказала.

— Тебя это устроит, Анжела?

Она гневно, но в тоже время почти с надеждой, смотрела на меня. Она хорошо знала, что это означает.

— Вы что-то сказали? — спросила она.

— Я спросил, будешь ли ты довольна, если мы введем тебе десять миллиграммов налорфина.

— Разумеется, — сказала она. — Как угодно. Мне без разницы.