Четырнадцатое июля

Человек. А я и так у себя дома. Мой дом — улица. Другого дома у меня нет. Убирайся ты сам домой, буржуй! Проваливай с моей мостовой! (С угрожающим видом наступает на него.)

Гоншон. Ладно уж! Не будем ссориться... Стану я драться с пьянчугой! Проспись лучше! А мы продолжим наш обход... Ах, мерзавцы! Когда только мы разделаемся с ними! Хоть разорвись — баррикады так и лезут из-под земли, как грибы. И все улицы полны сбродом, которому только бы сцепиться с нами! Дай им волю, — они завтра же скинут короля. (Уходит со своими людьми.)

Человек, стоящий на часах. Разъелись, черти, синебрюхие гады, им не ружье носить, бездельникам, а кур щупать по курятникам! Ты думаешь, назвал себя командиром, так и можешь распоряжаться свободным человеком!.. Буржуи! Соберется их четверо или пятеро — и сразу пошли комитеты всякие, бумаги изводят груду, а главное, стараются установить свои порядки. «Покажи, говорит, удостоверение!» Как будто кто-то еще нуждается в их разрешениях, подписях и во всем прочем их кривлянье. Не беспокойтесь, без вас себя отстоим, раз уж на нас напали! Пусть каждый за собой смотрит! Хорош мужчина, который ждет, чтобы его защитили другие! Будто мы не понимаем! Они, конечно, рады бы отнять у нас ружья и снова узду на нас надеть по старинке. Да только руки коротки — кончилось их времечко. А эти-то чудаки: орут, что их предали, а сами же при первом окрике бросают на произвол судьбы свою баррикаду из страха перед властями и богатеями с туго набитой мошной! Привыкли, чтобы их водили на поводу, — в один день от этого не отучишься! Счастье еще, что существуют на свете бродячие псы вроде меня, у которых угла своего нет и почтения ни к чему нет. Вот и стой здесь на посту вместо них и смотри в оба. Нет уж! Мы не отдадим нашего Парижа! Париж все-таки, хоть у нас и нет ничего, принадлежит нам, а не только аристократам, теперь он нам особенно полюбился, Париж-то. Еще вчера я ни о чем не заботился. Что мне было до этого города, где у меня даже конуры нет, чтоб укрыться от дождя и где не сыщешь корки хлеба, когда одолевает голод? Какое мне было дело до того, счастливы или несчастливы все прочие? Теперь все переменилось. Все, что происходит здесь, касается и меня; все стало вроде как и моим — их дома, их деньги и их глупые башки. Я обязан за всем этим приглядеть — ведь они работают и на меня. Все равны, как они говорят, равны и свободны... Боже мой... да я же всегда это чувствовал, только выразить не мог... Свободны! Пусть мы голь, пусть жрать нам нечего, пусть кишки у нас подводит — наплевать!.. Свободны! Мы теперь свободны!.. Можем расправить грудь!.. Дышать! Мы короли! Мы завоюем весь мир! (Увлекаясь все больше и больше, расхаживает большими шагами.) Что это со мной? Я — как пьяный, голова кружится, а я ведь ничего не пил. Что же это? Это — свобода!

Гюлен(выходя из дома). Уф! Чуть не задохнулся, надо проветриться.

Человек, стоящий на часах. Это ты, Гюлен? Что они там делают?

Гюлен. Что делают? Говорят, говорят. А! Проклятые болтуны! Как примутся нанизывать фразу на фразу — ничем их не остановишь... Демулен несет невероятную чепуху, пересыпая ее латынью. Робеспьер мрачен и призывает всех к самопожертвованию. Они все ставят под вопрос: законы, общественный договор, разум, происхождение мира. Один объявляет войну Богу, другой — Природе. А когда надо подумать о том, что идет настоящая война, как отвратить опасность, все молчат! Решать? Пусть, мол, все решится само собой: никто ведь не беспокоится, когда идет дождь в Париже. Пойдет, да и перестанет. Так вот и они рассуждают, фразеры проклятые!

Человек. Не нужно ругать их! Уметь красиво говорить — это ведь тоже хорошо! Иной раз скажут словечко, так насквозь тебя и проймет. Даже дрожь по телу проходит. Тут можно и разрыдаться и на родного отца руку поднять! Кажется, ты всех сильнее в мире, вроде господа бога! Что поделаешь — каждому свое! Они думают за нас. Наша обязанность — действовать за них!

Гюлен. Попробуй тут действовать!.. Видишь? (Показывает на Бастилию.)

Человек. Огоньки перебегают по левой башне. И там наверху не спят вроде нас. Наводят красоту на свои пушки.

Гюлен. А наши пушки где? Нет, мы не сможем сопротивляться.

Человек. Посмотрим.

Гюлен. Что ты сказал?

Человек. Я говорю: посмотрим. Стая скворцов забьет и коршуна.

Гюлен. Ты оптимист.

Человек. Такова уж моя натура.

Гюлен. А ты, видать, недалеко ушел с твоим оптимизмом.