Четырехугольник

Еще бы, Левин очень хорошо помнил. Это был тот самый нервный и ревнивый ребенок, который, подкравшись сзади, изо всех сил внезапно ударял его по ногам, так что Левин сразу почувствовал неприязнь. В самом деле, он весь трепетал от страсти, умирал от нетерпения, не мог дождаться своего мига, а тут этот маленький злобный стервец. Теперь он давно взрослый, но, судя по его звонку, в нем по-прежнему течет ревнивая кровь Погоржельского и вредности с годами нисколько не убавилось.

– Я сам тебя отвезу. Хоть на край света, не то что на «Багратионовскую», – решительно сказал Левин. – Я ждал тебя целых полгода…

– Хорошо, – Леночка сразу согласилась, и смех ее был совсем как прежний, будто тысяча колокольчиков зазвенела.

Он взял Леночку под руку и почти потащил по Арбату – мимо продавцов с картинами, с матрешками и ушанками, мимо фуражек с красными и синими околышами, мимо кителей и галифе, мимо книжных развалов и блистающей ложным золотом принцессы Турандот.

– Когда мы уезжали, здесь было темно и бегали крысы, – вспомнила Леночка. – Маму как-то чуть не ограбили.

– Я не москвич по рождению, – отозвался Левин. – Когда я в первый раз сюда попал, здесь все было перекопано. Лет десять, не меньше. Полнейшее запустение. Мне так кажется, что Арбат оживает и тускнеет вместе со страной. Помню в перестройку: толпы людей, молодежь, художники, поэты, певцы, стена Цоя. В то время здесь пели о лагерях и о свободе и грозили кулаками Кремлю, который считался цитаделью несвободы. А теперь опять темновато и скучно: по большей части ходят приезжие и водят иностранцев покупать матрешек.

Они зашли в грузинский ресторан.

– Москва очень изменилась, – сказала Леночка, когда они сели за столик и сделали заказ. – Помнишь, когда мы уезжали, Миша устроил прощальный ужин?

– Конечно, помню, – подтвердил Левин.

– Мы очень долго искали приличный ресторан. Свой Мише пришлось отдать перед отъездом. В Москве еще ничего не было. А сейчас на каждом углу.

– Капитализм работает, – заметил Левин. – Даже несмотря на всяческую коррупцию. Не благодаря, а вопреки. А где Миша? В Израиле? Вы давно расстались?

– Давно, – сообщила Леночка. – Вскоре после той ночи. Миша набрал кредитов и открыл ресторан вместе с друзьями из России. У него всегда и везде находились какие-то сомнительные друзья. Все вначале вроде бы шло неплохо, но потом эти друзья его кинули. Остатки денег он проиграл в карты и сбежал. И бросил нас с Эллочкой.

– Вроде не по-еврейски, – удивился Левин.

– А он еврей только наполовину, – усмехнулась Фифочка. – Он вернулся к себе в Екатеринбург. Ты помнишь, они откуда-то выводили деньги и остались кому-то должны? Каким-то бандитам.

– Да, – кивнул Левин. – Хотя подробно он не рассказывал.

– Ну вот, бандитская фирма. Он мне как-то рассказывал уже в Израиле. Он вернулся и снова связался с бандитами. Там кругом одни бандиты. Еще больше, чем в Москве. Бандитский город. И его убили. Не поделили деньги. Он и стрелять как следует не умел. Он был у них белым воротничком. Что-то вроде бухгалтера.

– Как ты узнала? – растерянно спросил Левин. – Ну и как же вы с дочкой?

– Я знала его брата. Они были похожи как две капли воды, только брат на два года младше. Он после убийства Миши переехал в Израиль. Можно сказать, сбежал.

– Да, жалко, что все так вышло, – сказал Левин. – И как же вы? – повторил он свой вопрос. – Как вы попали в Америку?

– Если бы в Америку, – нервно засмеялась Леночка. Она смеялась, но Левин заметил, что в ее глазах нет ни капли веселья. Напротив, в них застыла печаль, которую Левин никогда не замечал раньше. («Моя Фифочка привыкла порхать, как бабочка, от мужчины к мужчине. Она не знает жизнь. Я боюсь, что когда-нибудь она обожжется», – вспомнил он Розу Михайловну.) – Мы не в Америку попали, а в Африку. В Южную Африку.

– В Южную Африку? – от удивления только и мог переспросить Левин.