Четырех царей слуга

Однако то действительно огромное земляное строительство, в котором было занято тысячи и тысячи людей военных, пропало через шестнадцать лет зазря. После поражения в Прутском походе петровской армии в 1711 году Азов пришлось возвратить Оттоманской Порте. Мирный договор с Турцией, подписанный 5 апреля 1712 года, требовал от Москвы «разорить» Таганрог и срыть все выстроенные укрепления.

Город-крепость Азов снова будет взят русскими войсками весной 1736 года. Фактически же его присоединили к России только в 1769 году. Петра Великого до самой смерти не покидала мысль о возвращении Азова и Таганрога, мечта увидеть Андреевский флаг на Азовском море...

Летом 1697 года московским стрельцам, зимовавшим в Азове, было велено идти к столице. Во всех полках от такого указа «стояла радость великая». Но на пути они получили новое распоряжение думы: полки отправлялись на западные рубелей государства, на литовский рубеж — в порубежный город Великие Луки, прикрывать Псковщину да Новгородщину. Вместе с ними туда прибывал и пятый полк — «сборный полк Головнина». Последнему предстояло нести гарнизонную службу в Брянске.

Бояре и думные дьяки с тревогой при том говаривали:

   — Государя-то нет на Москве. Некому устрашить своими грозными очами воров-стрельцов.

   — Вчерась приезжал человек из Азова. Сказывал — зело люто смотрят стрельцы на людей московского чина...

   — Дай им волю вернуться в свои слободы, так жди набата по всей Первопрестольной. Шутка ли — четыре полка ратных людей с воровским умыслом...

   — Ничего. Пускай-ка постоят на литовском рубеже. Там-то у них вся дурь из голов вылетит...

Вместо долгожданной встречи с семьями их ожидало прозябание в небольшом порубежном городке, голод и нужда. В марте 1698 года 175 стрельцов, бежавших со службы, прибыли в Москву и обратились к начальнику Стрелецкого приказа князю Ивану Борисовичу Троекурову с покорной просьбой выслушать их просьбы.

Переговоры закончились безрезультатно. Князь Троекуров не внял просьбам подчинённых и не захотел выслушать их челобитную о «бескормице». Стрельцам было приказано боярским словом вернуться в полки, а их уполномоченных арестовали. На слова стрелецких выборных о том, что ратники в Великие Луки по распутице до просухи из Москвы не пойдут, глава приказа грозно ответствовал:

   — Возвращайтесь обратно в Великие Луки к своим полковникам. И не воруйте больше против царской службы. А то я вас...

Когда арестованных выводили из боярского дома для следования в тюрьму, толпа вооружённых стрельцов под предводительством решительно настроенного Василия Тумы и их домочадцев отбила товарищей у караула. Последним в лучшем случае грозила ссылка в земли сибирские, в худшем — ожидали кремлёвский застенок, плаха и топор палача. Однако дело обошлось без кровопролития.

На том события дня не ограничились. Посланные боярином Иваном Борисовичем Троекуровым в слободы стрелецкие полковники Кошелев и Козин с несколькими десятками потешных порядка там навести не смогли. Их слобожане не слушали и даже «страшно» грозились:

   — Подождите ещё! Сделаем, как Стенька Разин сделал...

   — Забыли небось в Кремле про князя Хованского, про вольность стрелецкую...

   — Посмотрим, как немцы с Кукуя побегут в свои заморские земли. Чести не знают на московской земле...

Под вечер два пьяных стрельца из числа беглецов, Чурин и Наумов, ворвались с оружием в Стрелецкий приказ и, подойдя к судейскому столу, говорили с дьяками и подьячими «невежливо». Они вновь заявили, что посланы товарищами сказать, что до просухи дорог из Москвы они никуда не пойдут. При этом Чурин и Наумов хватались за сабли и стучали кулаками по столу, заваленному челобитными и заставленному чернильницами. Судебные люди жались по углам, ожидая худшего;

Пьяных «воров» после долгого разговора схватили караульные, отобрали у них сабли, заковали в «железа» и посадили под арест. Но один из схваченных стражей стрельцов сумел-таки через сына-мальчонку передать в московские слободы «слово» беглецам подбивать народ идти сейчас же в затворенный Кремль.

Тогда ещё никто из начальства не знал, что беглые из Великих Лук стрельцы вошли в тайные сношения с заточенной в Новодевичий монастырь недавней правительницей царевной Софьей. Более опасного врага, чем родная по отцу сестрица, у молодого царя Петра Алексеевича, пожалуй, отродясь не бывало.

В московских стрелецких слободах начались волнения, которые грозили переброситься в город, где на базарах уже зашептался чёрный люд и раскольники. Москва притихла. Купцы запирали лавки и амбары на пудовые висячие замки, ставили около них сторожей с дубинами и злыми псами. Торговые ряды опустели. В боярских хоромах ворота сторожила вооружённая чем попала многочисленная дворня.

Оставшийся за государя князь-кесарь Фёдор Юрьевич Ромодановский немедленно послал за генералом Гордоном, чей солдатский полк был расквартирован в столице, в Бутырках. Назревал нешуточный стрелецкий бунт.

Посланный конный стольник, прибывший в Бутырскую слободу под охраной нескольких кремлёвских жильцов, передал полковому начальнику: