Четыре страшных повести 1

Она внимательно смотрела мне в глаза, и невозможно было понять, верит она или нет. Но по большому счёту мне это было безразлично. Я не собирался надолго задерживаться здесь и при первых же признаках выздоровления планировал уехать.

– Поешьте, мсье де Мён. Рана уже начала заживать и вам скоро потребуются силы.

– Для чего? – спросил я тогда.

– Вас ждёт дорога, мсье де Мён. Не собираетесь же вы гостить у нас вечно. Кстати, – мадам Мерснье понизила голос. – На следующий день после вашего э–э… прибытия, в посёлке, что недалеко от поместья появились жандармы. Они искали человека, ограбившего карету казначея его величества. Они пришли и сюда, но я сказала, что не видела никого вблизи поместья.

– О, это интересно, мадам, но ко мне не имеет никакого отношения. Я избавлю вас от своего присутствия, как только смогу держаться в седле. – Говоря это, я едва сдерживал волнение.

– Я и моя дочь, будем вам благодарны за это. – Мадам Мерснье поднялась со стула, но не уходила. – Элен! – Девушка тут же вошла, будто ожидала за дверью. – Помоги мсье поесть. Он ещё слаб и нуждается в помощи.

Теперь мне удалось лучше рассмотреть лицо девушки, её глаза и фигуру. Она вся лучилась добротой и нежностью. В каждом её движении улавливалась грация и трепет. Она была прекрасна. Даже грустное выражение её глаз не вредило её красоте. Я смотрел в эти глаза, и мне казалось, что своими тёплыми ладонями она касается моего сердца.

День тянулся за днём. Выздоровление шло медленно. Я уже начал вставать с постели, и мог пройти до окна и обратно. Девушка всё время находилась рядом. Она вглядывалась в мои глаза своими голубыми озёрами, и мне казалось, что она хочет о чем-то спросить меня, сказать что-то важное, но за её спиной всегда маячила фигура матери и она молчала.

Однажды я стал свидетелем разговора, последствия которого надолго изменили весь ход событий.

Как-то утором меня разбудил топот лошадей и грохот колёс. В коридоре послышались торопливые шаги, и прозвучал властный голос мадам Мерснье:

– Элен, сейчас же следуй за мной.

Я встал с постели и подошёл к окну. Скрытый шторой, я оставался незамеченным снаружи. Перед домом остановилась лёгкая карета, и из неё, буквально сложившись пополам, вышел высокий худощавый мужчина преклонного возраста. Чёрный сюртук обтягивал его худое, похожее на жердь тело. Два ряда серебряных пуговиц тускло блестели на солнце. На голове высился чёрный цилиндр. Лицо было красным и мокрым от пота. Густые брови заворачивались волосками вниз, и из-под них холодно сверкали бледно голубые глаза. Они не шли к этому лицу, и, казалось, были позаимствованы или взяты на время. Остальную часть лица составляли длинный мясистый и изогнутый нос, впавшие, подёрнутые загаром и красными прожилками щёки и широкий, вытянутый вниз подбородок. Чёрные панталоны складками висели на длинных худых ногах, а здоровенные башмаки ещё больше подчёркивали худобу и кривизну ног.

На крыльце появились мадам Мерснье и Элен. Мадам Мерснье чуть согнулась в поклоне и улыбнулась, но в каждом её движении чувствовалось напряжение. Она все время украдкой дёргала дочь за рукав, побуждая её делать то же самое. Элен стояла, как статуя, бледная, холодная и только иногда кивала головой. На протяжении всего разговора её ресницы были опущены.

Утерев длинными костлявыми пальцами увлажнившиеся губы, мужчина улыбнулся и, подхватив из кареты шкатулку, двинулся в дом. Мадам Мерснье и Элен вошли следом.

За дверью стихли шаги. Я слышал, как на втором этаже скрипят половицы. Мадам Мерснье о чём-то радостно сообщала гостю, на что тот рокотал низко и хрипло. Я узнал его. Я уже слышал этот голос, когда находился в бреду. Тогда он грозился исполнить, что-то через неделю.

Я не мог разобрать ни единого слова, потому оделся, приоткрыл дверь и, высунув голову в коридор, начал прислушиваться. Здесь слышимость была лучше, но из общего гула голосов можно было уловить только отдельные слова и короткие фразы, сказанные особенно громко.

Речь мадам Мерснье текла ровно, без всплесков. Элен вообще не подавала голоса. Мужчина гудел хриплым басом и иногда издавал короткие смешки. Но вот речь мадам Мерснье стала торжественнее. Она повысила голос, и я отчётливо расслышал два слова: «Элен согласна». В ответ вновь загудел хриплый бас, но теперь он стал бархатным и мягким. Вновь мадам Мерснье заговорила повышенным тоном и сверху донеслось: «Сейчас она сама вам скажет». Наступила пауза. Я замер, боясь пропустить хоть слово. И тут раздался крик Элен. Самый настоящий крик, смешанный с рыданиями. Элен кричала: «Нет! Никогда! Я лучше повешусь!» Застучали каблуки. Вновь раздался крик, но теперь уже кричала Мадам Мерснье: «Элен вернись сейчас же!» Её голос дрожал от гнева и бессилия и тонул в хриплом хохоте гостя.