Четвертый разворот

— У нас все в темпе, — не удержался я. — И летать, и купаться, и... Мы даже поспать умудряемся по-быстрому.

— Жизнь такая наступила, — пояснил мне Рогачев ласково, как ребенку, — мне показалось, он протянет руку и погладит меня по голове. — Дни бегут все быстрее, люди спешат...

Можно было возразить, сказав, что мы сами устроили такую гонку, но я промолчал: мы говорим друг другу, что бежим чересчур ретиво, а сами прибавляем скорость. Боимся, наверное, что нас кто-то обгонит, и боязнь, похоже, сидит в нас довольно глубоко. И я пошутил, сказав, что даже к смерти мы желаем прийти первыми, чтобы и в этом не уступить другому.

Рогачев взглянул на меня, но ничего не ответил.

Мы успели искупаться, поесть вишни и возвратиться в гостиницу, когда до вылета оставалось чуть меньше двух часов. Пока собирались и отмечались у доктора, прибыл наш самолет, и мы отправились на стоянку. Нас удачно загрузили, но было рановато, и пассажиров не приводили. Я решил сходить в буфет за сигаретами, но тут вспомнил, что не осмотрел автоматы защиты электроцепей в хвостовой части самолета. Это была, конечно, чистая проформа, и мало кто их проверял, но я все же направился туда. Взглянул на них и готов был выйти из багажника, как вдруг услышал голоса: говорили двое. Рогачева я узнал сразу, он отчетливо сказал кому-то, что бояться не следует.

— Все равно страшно, — ответила ему Татьяна — это была она. — Понимаю, но боюсь...

— Все будет хорошо, — успокоил ее Рогачев. — Человек он надежный, лишь бы ты решилась.

— Не обижай его, — попросила она так робко, что я невольно замер. — Мы же говорили...

— Да я что, стараюсь не трогать... Но ты мне обещала сказать сегодня твердо, решилась или...

— Решилась, — ответила Татьяна так тихо, что я еле разобрал, и тут Рогачев, наверное, обнял ее, потому что она сказала умоляюще: — Не надо, кто-нибудь увидит.

— Значит, завтра в одиннадцать, — проговорил Рогачев со вздохом. — Все и обговорим.

Рогачев замолчал, а я на цыпочках отступил в багажник и, благо люк оставался открытым, спрыгнул на бетон. Сердце мое колотилось... Обойдя самолет, я пошел в буфет, хотя к трапу подвели пассажиров.

Через полчаса мы взлетели и, развернувшись вправо, пошли с набором высоты вдоль побережья, где светлой полосой тянулись пляжи, белели высокие коробки домов. За ними начинались зеленые склоны гор, над их вершинами стояли легкие облака. Какое-то время я смотрел на все это, словно бы не веря, что три часа назад был там, внизу, на пляже среди людей, нырял, лежал на горячем песке, а теперь отдалялся от всего. Не бог весть какое открытие — все уходит в прошлое, и уходит навсегда, — и разница только в том, что самолет уносил меня стремительно, не давая времени даже обдумать. Впрочем, и это не главное: оказывается, можно было и в одном самолете лететь в разные стороны... Я повернулся к приборной доске и занялся расчетами. Все эти мысли, в сущности, давно известны, но иногда они появляются так не вовремя.

В пилотскую постучала Татьяна; Тимофей Иванович взглянул на нее через глазок и открыл дверь. Она из-за его спины протянула мне салфетку. Я быстро написал города и время пролета и вернул Татьяне. Она взглянула на меня сердито и вышла. Жаль, салфетка была совершенно чистой; обычно она писала мне внизу ничего не значившие слова: «Это — я!» или же: «Как ты там?» Однажды она нарисовала двух человечков, которые не то танцевали, не то шли куда-то, взявшись за руки. Я обвел их двойной рамкой и подписал: «Шедевр». Смешно, но теперь я бы радовался и этому. Известно, потерявши — плачем.

Рогачев был говорливее обычного: он перекинулся несколькими словами с Санычем, спросил о чем-то механика и весело пристукнул ногой по педали. Лицо Тимофея Ивановича сияло от счастья и говорило, что командир сегодня вполне доволен жизнью.

— Как идем? — спросил он, подумав, что не следует обделять вниманием и меня. — Нормально?

— Как учили — строго по расчету.

— Я выйду на пару минут, — сказал он, выбираясь из кресла, и добавил: — Саныч!

— Принял! — откликнулся Саныч. — Весь внимание!

И положил руки на штурвал.

Обычно, когда Рогачев выходил, передавая ему управление, он шутя говорил: «Ем глазами горизонт!» — но сегодня, видать, не был расположен к шуткам. Возможно, ему не хотелось возвращаться домой.

Я на удивление спокойно воспринял то, что Рогачев отправился к Татьяне, хотя и не понимал, зачем ему выходить, если и так все решено. Возможно, он не досказал чего-то или же хотел увидеть ее на кухне среди контейнеров и бутылок, постоять, пошутить. Что в этом необычного? Ничего, хотя раньше я уверял себя, что он ничего не делает просто так. Легче ведь предположить, что ему надо выйти в туалет, и не ломать голову сложностями. Думая об этом, я смотрел в локатор, поджидая момент начала разворота — мы подходили к Анапе. Или же он решил не оставлять ее надолго? Об этом же думал вчера и я, и тут мне пришло в голову, что мы решаем судьбы других людей, даже не спрашивая их об этом. Интересно получалось...

— Разворот! — предупредил я Саныча и повернул задатчик курса.