Четвертый разворот

Взглянул ей в глаза, и тут меня ударила мысль о том, что все это было со мною: и жаркое солнце, и море, и легкий разговор.

Мы расстались до вечера, и когда я шел в свой домик, то подумал, что на пляже на какое-то мгновение от меня ушла прошлая моя жизнь, рейсы, слившиеся в один бесконечный полет, и почудился летний день на берегу реки и черное от палящего солнца небо. Я вспомнил этот день, он остался в далеком детстве: и жаркое солнце, и берег реки с запахами травы и воды, и удивительный покой, которым тогда, казалось, дышало все вокруг. Отчего он запомнился и отчего прилетел именно теперь? Этого я не знал, но тут, словно бы кто-то со стороны сказал: «Что будет с нами, прожившими без любви полдень нашей жизни?..» Несомненно, это была строчка из какой-то книги, но какой? Этого я не вспомнил, поразмышлял немного о странностях памяти и забыл, и когда открывал калитку, то думал совсем о другом: о встрече вечером, о Лене.

Прошло несколько дней.

По утрам мы встречались с Леной у моря, купались, загорали, а вечерами уходили гулять. Мы побывали в кафе, где продавали мороженое и шампанское, съездили в центр города и побродили там по улицам. И с каждым днем я чувствовал, что расставаться с Леной до утра мне становится все тяжелее: я привыкал к ней, и на удивление быстро. Помогало, наверное, и то, что она отрывала меня от грустных мыслей.

Сегодня вечером, гуляя, мы забрели в незнакомые дачные места, вышли от них на крутой берег моря и стояли в темноте, слушая плеск воды. Где-то далеко звучала музыка, и было слышно, как кто-то дважды попытался запеть о березах, но после первых слов замолкал, будто бы ему затыкали рот. Справа, взрезав темноту, зашарил по воде пограничный прожектор, и его вспышка напомнила пилотскую кабину, черноту звездного неба и сияние. И каким-то далеким показалось все это, в чем-то даже нереальным, и подумалось, если кому рассказать, не поверят — ни красному полумраку пилотской, ни свечению холодного сияния, ни черноте бездонного неба, которое притягивает взгляд; не просто рассказать об этом, да и кому?

— Лена, ты видела северное сияние? — спросил я тихо.

— Нет, — ответила она почти шепотом. — А ты? У нас не бывает, вот прожектор как очумелый...

Лена не договорила, помолчала и сказала, что погода скоро переменится. Я переспросил, поскольку не заметил ни одного признака плохой погоды.

— Не знаю, — ответила она. — Не может быть все время хорошо. Я давно заметила, что все меняется — и в погоде и в жизни: то хорошо, то плохо...

— Возможно, — согласился я, уловив, что заговорила она явно не о погоде.

Далеко в море медленно двигался теплоход, огни его ярко светились в темноте. Наверняка Лена подумала о будущем, о том, что скоро мы расстанемся. К тому же, вероятно, она не понимала и меня: мы встречались, купались, ныряли, а вечерами гуляли, но я не попытался ни обнять ее, ни поцеловать. Она была нежной и грустной, ждала непременно каких-то слов и не догадывалась о моих мыслях. Я же думал, как бы с нею осторожно поговорить, объяснить, что наша встреча произошла случайно, и высказать все так, чтобы не обидеть ее. Но едва я начинал произносить слова мысленно, как чувствовал их пустоту и понимал, что невозможно сказать все это и не обидеть Лену. Подумаешь — случайно встретились. А что в нашей жизни не случайно? Расставание тоже выглядело неубедительно: кого теперь испугают какие-то две тысячи километров. Но главное, я сам не понимал, надо ли говорить обо всем этом. Я молчал, но, очевидно, мои мысли как-то передавались Лене, потому ведь многое понятно и без слов, и она смотрела на меня настороженно и с грустью, вроде бы даже с обидой. Да ей и впрямь было обидно: сегодня вечером она пришла на свидание необыкновенно нарядной: в клетчатой юбке и светлой блузке, которая шла ей; короткие волосы она тщательно уложила, но они разлетались, придавая еще большую привлекательность. Ей хотелось нравиться мне, хотелось, чтобы я наконец-то увидел ее, а я ничего не замечал, точнее, делал вид, что не замечаю. Это, впрочем, одно и то же. Будь я на месте Лены, я не просто бы обиделся, но и наговорил много не очень приятных слов. Она же терпеливо ждала: видимо, какое-то чувство подсказывало ей, что иначе и быть не может. Не знаю, можно только ответить словами Саныча: «Сие есть тайна!» Что же до меня самого, то здесь все было проще; как и прежде, я одно думал, другое говорил.

Когда мы с обрыва выбрались на освещенную улицу, где было пустынно и по-ночному тихо, где пахло пылью и яблоками из садов, я заговорил об этом. Чтобы вышло убедительнее, приврал, что у меня есть жена и ребенок. Лена слушала меня так, словно бы ждала именно этих слов, а затем остановила движением руки и попросила ее не обманывать.

— Остальное я понимаю, — продолжала она, глядя мне в глаза. — Но у тебя нет ни жены, ни ребенка. Ты не... И наверное, никогда и не будет, потому что...

Она не договорила, и мы пошли дальше.

— Разве можно предсказать будущее, — спросил я как можно веселее. — Да и нужно ли предсказывать?