Четвертый протокол

Карпов, который редко пил для удовольствия и еще реже в одиночестве, закалил свой желудок за годы, проведенные на дипломатической службе. И когда нужно, он всегда сохранял ясную голову. Кроме того, еще в Ясеневе он заставил себя съесть полфунта масла, что замедляет действие алкоголя, так как жир, устилая стенки желудка, замедляет действие алкоголя.

– Чем ты занимаешься сейчас, Петр? – спросил он.

Глаза Марченко сузились.

– Ты почему спрашиваешь?

– Успокойся, Петр, мы знаем друг друга. Вспомни, кто спас твою задницу в Афганистане три года назад? Ты мой должник. Что происходит?

Марченко согласно кивнул. Он вспомнил: в 1984 году он возглавлял крупную операцию ГРУ против исламских повстанцев у перевала Хайбер. Был там один лидер моджахедов, который совершал рейды на Афганистан с территории Пакистана. Марченко опрометчиво отправил небольшой отряд в Пакистан, чтобы схватить его. Группа попала в переделку. Участвовавшие в операции афганцы приняли страшную смерть. Лишь русскому посчастливилось остаться в живых. Моджахеды передали его в руки пакистанских властей, надеясь получить в обмен оружие.

Марченко висел на волоске. Он обратился за помощью к Карпову, тот, возглавлявший в то время Управление «С», рискнул одним из своих лучших агентов – офицером пакистанской армии в Исламабаде, – велев ему сделать все, но освободить русского и переправить его обратно через границу. Из-за опрометчивости Марченко мог разразиться крупный международный скандал, а его имя пополнило бы длинный список советских офицеров, сломавших свою карьеру в этой никчемной стране.

– Да, я перед тобой в долгу, но не спрашивай, чем я занимался последние несколько недель. Это специальное задание, почти от самого… Надеюсь, ты понимаешь о ком я говорю? Никаких имен.

Он потеребил кончик носа своими толстыми пальцами и важно кивнул.

Карпов налил еще по одной рюмке. В ход пошла третья бутылка.

– Извини за любопытство, – продолжил Карпов, – не будем больше говорить об этом. Не будем говорить об операции…

Марченко предостерегающе погрозил пальцем. Его глаза налились кровью. Он был похож на раненого кабана в зарослях кустарника, мозг которого затуманен не болью и потерей крови, а алкоголем. Но он был от этого не менее опасен.

– Никакой операции, выброси это из головы. Я присягнул, что сохраню все в тайне… Все мы. Это очень высоко… выше, чем ты думаешь. Не упоминай об этом, ладно?

– И не подумаю, – ответил Карпов, вновь наполняя рюмки.

Пользуясь тем, что Марченко был уже пьян, он подливал ему больше, чем себе, стараясь держать ухо востро.

Через два часа осталась только треть последней бутылки «Ахтамар». Марченко клевал носом. Карпов поднял бокал.

– За забвение!

– За забвение? – спросил Марченко в замешательстве. – Со мной все в порядке. Пей свою содовую в ПГУ, от нее не забудешься…

– Да нет же, – пояснил Карпов. – За то, чтоб забыть о плане. Забыть и все!

– «Аврору»? Да, забудем! Чертовски замечательная идея.

Они выпили. Карпов снова наполнил бокалы.

– И всех забыть. И Филби… и академика.

Марченко кивнул утвердительно. Он попытался выпить еще, но, промахнувшись, попал рюмкой в подбородок.

– Крылов? Задница. Забудем всех их!

Была полночь, когда Карпов доплелся до своей машины. Он немного постоял, опершись на дерево, потом засунул два пальца в рот и выплеснул на снег все содержимое желудка, постоял немного, жадно глотая морозный ночной воздух. Немного помогло. Путь до собственной дачи стал для него кошмаром. Он поцарапал решетку и дважды чуть не сделал аварию.

Людмила не спала. Она уложила его в постель, напуганная тем, что он проделал путь от Москвы в таком состоянии.

* * *

В субботу утром Престон приехал в Тонбридж, чтоб забрать сына Томми. Всегда, когда он забирал Томми из школы, на него обрушивался град воспоминаний и впечатлений о прошедшей четверти, намерений и планов на следующую четверть, планов на предстоящие каникулы, похвалы друзьям, презрительные отзывы о врачах и их коварстве.

Дорожная сумка, коробка со сладостями были в машине. Дорога обратно в Лондон для Престона была блаженством. Он рассказал сыну о своих планах на неделю, которую они проведут вместе, и был счастлив, что сын одобрил их. Но лицо мальчика сникло, когда он вспомнил, что через неделю ему придется вернуться в дорогие апартаменты в Мэйфэре, где жила Джулия со своим другом – промышленником. Этот человек годился Томми в дедушки, и Престон подозревал, что ребенок у старика вызывает раздражение своими шалостями.

– Папа, – сказал Томми, когда они проезжали Воксхоллский мост, – почему мне нельзя жить у тебя всегда?

Престон вздохнул. Непросто было объяснить все двенадцатилетнему мальчугану.