Четвертый Дюранго

Уилсон счел ситуацию настолько интересной, что вместо определения суммы вознаграждения, согласился представлять двух своих юных клиентов — или сирот, как он предпочитал называть их — на основе соглашения, практически неслыханного в делах об убийстве. Он сказал, что, если ему удастся добиться их оправдания и они свободными людьми выйдут из дверей суда, то в течение трех последующих лет будут платить ему десять процентов от всех своих доходов.

— Но если мне не удастся вас вытащить, дорогие мои малышки, — сказал Комби Уилсон, — то вы не заплатите мне ни цента.

Прервав свое повествование, Джек Эдер взял стакан и отпил пиво, которое стало почти теплым.

— А десять процентов от объема газа, как признавал сам Комби, составляли весьма внушительную сумму. И чтобы заработать ее, он выдал блистательное представление. Многие говорили, что лучшее в его жизни.

— Как оратор, насколько я понимаю, — высказался Парвис Мансур.

— Как трибун, — поправил его Эдер. — Обливаясь слезами, он рыдал над судьбой обделенных любовью детей, которых одиночество, отчаяние и ужас бросили в объятия друг к другу, что окрашивало кровосмешение мягкими теплыми тонами. Он возмущался поведением пожилого равнодушного отца, который настолько небрежно относился к своим родительским обязательствам, что позволил себе привести в дом мачеху, которая шестнадцать раз арестовывалась в Хьюстоне за проституцию. Комби обеспечил в качестве свидетелей экспертов из Детройта и Лос-Анжелеса, которые камня на камне не оставили от вещественных доказательств обвинения. Вызвав на свидетельское место заместителя шерифа, он вывернул его наизнанку, как такса кролика, а трех других свидетелей обвинения довел буквально до слез. Скромного судью округа Комби несколько раз блистательно загонял в угол. И, наконец, подводя итоги, Комби выдал потрясающий фонтан демагогии в самом ее неприкрытом виде.

Прервав свой рассказ, чтобы допить пиво, Эдер продолжил:

— Мне рассказывали, что он то переходил на шепот, то голос его повышался до крика. Зал суда был забит юристами, часть которых непосредственно участвовала в процессе, но многие хотели просто послушать заключительную речь Комби. Казалось, она была пронизана несокрушимой логикой — если не присмотреться к ней более внимательно, что я, наконец, и сделал, и выяснил, что она вся построена на откровенной риторике, но великолепно организованной и блистательно поданной.

Сестры и иранец взглянули на Винса. Но лишь Хаскинс задала вопрос, который всем пришел в голову.

— А вы что там делали?

— Представлял клиента — ту компанию Маленького Макса и Большого Мика, которую упоминал Джек. Они наняли меня, ибо думали, что им тоже удастся подобрать несколько крошек, что упадут со стола, если будет вынесен вердикт, на который они рассчитывали.

— Так и случилось? — спросила Хаскинс.

— Нет.

Она посмотрела на Эдера.

— Итак?

— После того, как обвинитель закончил выступление, а Комби, наконец, закрыл рот, удалившееся жюри не появлялось в зале суда час с четвертью, чтобы соблюсти хоть какую-то видимость благопристойности. После чего, вернувшись, вынесло вердикт, обвинявший Джека и Джилл Джимсонов в убийстве первой степени.

Глава девятнадцатая

На десерт был подан до греховности вкусный пирог, и после того, как Мерримен Дорр лично обслужил гостей, кроме Винса, который отказался от десерта, Дорр осведомился у него, не могут ли они поговорить наедине.

Поднявшись из-за стола, Винс последовал за ним в холл, где Дорр посмотрел налево, направо и снова налево, словно сидя за рулем и ожидая проезда.

— Понравился ли вам ленч? — спросил он Винса.

— Форель была неплоха.

— Вам не кажется, что в салате было многовато эстрагона?

— Салат тоже был превосходен. Сколько?

— Тысяча наличными, — сказал Дорр. — Никаких чеков. Никаких карточек.

— Форель была не так уж и хороша.

— Вы платите за то, что вам пошли навстречу в субботу. Затем напитки и помещение. Но главным образом за то, что вам обеспечили уединение, а по заслугам оценить его трудно, потому что ничего лучше поблизости вы не найдете.

— Наличные должны облегчить вам отчетность, — согласился Винс, вытаскивая из кармана брюк не столь уж толстую пачку стодолларовых купюр; неторопливо, чтобы Дорр мог сосчитать, он отделил от них десять купюр и протянул их хозяину заведения.

Дорр еще раз тщательно пересчитал их, и сказал:

— Я не знаю, что вы с Б.Д. собираетесь делать, но…

— Вот пусть все так и остается.

Дорр не обратил внимания, что его прервали.

— Но что бы это ни было, если вам потребуется быстро добраться куда-нибудь, можете положиться на меня и мою «Цессну». Если, конечно, Б.Д. даст «добро».

— И сколько же вы сдерете — двести долларов за милю?