Четвертый Дюма

И вот однажды, было это, кажется, осенью 1909 года, вхожу я с подносом, на котором разложен товар — костенецкие спички, в ресторан «Баттенберг», что против старой церкви св. Георгия (сейчас во дворе гостиницы «Балкан»). Вхожу впервые, потому что обычно я торговал в Городском казино, в кафе «Болгария», в «Панахе» и «Братьях Петровых», а этот известный ресторан, не знаю почему, всегда обходил, хотя дирижером оркестра там был мой давний знакомый и благодетель пан Франта из «Панаха». Первое, на что я обратил внимание (я ведь в первую очередь ищу клиентов), был круглый стол слева от большого французского окна с выгоревшей плюшевой портьерой. За столом сидели человек шесть-семь, в основном бородатые господа, которые, а это сразу бросалось в глаза, резко отличались от обычных посетителей, главным образом сынков богатых родителей, парвеню и нуворишей. В них было что-то такое, как бы это выразиться… что сразу располагает… благородство, что ли, или что-то другое, трудно даже объяснить словами. Я сразу же направился к ним. Мой босяцкий инстинкт подсказывал, что на них не заработаешь, и все же меня потянуло словно магнитом к ним. «А, маленький продавец спичек!» — узнал меня один из сидящих за столом. Этого человека я встречал в другом ресторане, официанты называли его господин Гюро (писатель Георгий Райчев. — Прим. авт.). «Присаживайтесь, молодой человек! Бай Митьо, — обратился он к самому главному в компании, бородатому красавцу с длинными светлыми волосами. Он сидел в центре, точно под окном, а его широкополая шляпа была небрежно брошена рядом на стол. — Пригласим его, а? Гаврош — интересная личность…» (Тогда я услышал это прозвище впервые, потому что школу бросил со второго класса и, почти разучившись читать и писать, не имел ни малейшего представления о литературе и литературных героях. Но имя было звучным и мне понравилось). «Пригласи, если хочешь», — сказал басовито человек, которого назвали бай Митьо (поэт Димитр Подвырзачов. — Прим. авт.). — Может, когда-нибудь он станет нам собратом, если не по перу, то хотя бы по кутежам. Что, Гаврош, любишь выпить? » — «Еще бы!» — присвистнул я и, не дожидаясь повторного приглашения, поставил поднос со спичками на пол и уселся на единственный свободный стул. «Ишь какой шустрый!» — сказал полноватый господин справа с небрежно повязанным галстуком. Несмотря на рыжую бороду на пол-лица, было видно, что он еще совсем молодой. У него были такие добрые улыбающиеся глаза, что я засмотрелся на него, а он, приставив палец к моему животу, вдруг продекламировал:

Что смотришь на меня, Гаврош?
Хорош я или нехорош?

«Почему же нехорош, — смело ответил я (торговля в ресторанах научила меня не стесняться взрослых), — очень даже хорош». — «Хорош как поэт или как человек? — спросил господин Гюро. — Ну-ка, Димчо, посмотрим, как тебя классифицируют». — «А что такое поэт?» — спросил я со всей наивностью уличного мальчишки. «Ты разве не ходил в школу, не читал деда Вазова?» — спросил бородатый сосед, глядя на меня с грустной улыбкой. «Читал, но забыл, — ответил я и впервые в жизни покраснел от стыда. — Это не тот ли Вазов, что носит шляпу? В кафе «Болгария» часто заходит… Покупает сразу по три коробки спичек».

За столом все засмеялись, а рыжебородый притянул меня к себе и обнял. «Тот, кто обнимает тебя сейчас, мой мальчик, скоро станет одним из лучших, но непризнанных болгарских поэтов. Когда-нибудь будешь рассказывать, что тебя обнимал сам Димчо Дебелянов с псевдонимом Амер. И выучи одно его стихотворение. Вот возьми… последнее…» — он порылся в кармане, достал оттуда помятый лист, вырванный из школьной тетрадки, и протянул мне. «Голова в тумане… — по складам прочитал я, все больше стыдясь своей неграмотности, — в пяти-шести ша… шагах ед… едва деревья, до… дома раз… разглядел…» — «Хватит, хватит, не мучайся! — прервал меня непризнанный поэт Дебелянов. — Да и стихотворение не бог весть какое. Юмористом, брат, я едва ли когда-нибудь стану, у меня другой профиль…» Вдруг он замолчал, прервав свою мысль, и внимательно посмотрел на меня. Взгляд его прищуренных глаз словно пронзил меня. Потом он сказал: «Но ты, брат, когда-нибудь, когда бросишь торговать спичками и наберешься немного культуры, станешь, может быть, одним из лучших юмористов Болгарии. Как вон тот старик там, которого называют Батей!» И он кивнул в сторону бородатого русоволосого красавца под окном.

Мне трудно выразить словами чувства, охватившие меня в тот момент. Наклонившись, я поднял с подноса коробок спичек и положил его в карман тому, кто показался мне тогда настоящим пророком. Как ни пытался он заплатить за подарок солидной банкнотой, я ни в какую не соглашался. В конце концов Батя, бай Митьо, сказал ему, чтобы он отстал от меня, а сам взял и купил весь оставшийся товар. Такого удачного дня у меня не было за все время моей спичечной карьеры.