Четвертый бастион

И тех, кто срывает в прихожей дома некогда белые перчатки, безнадежно посеревшие от пороховой копоти, и тех, кто на улице удушливо пахнет потом и землей, въевшейся в сукно шинели; дело мудрых старцев, изнуренных регламентом военного времени, занятых анализом реляций в гостиной; дело, в конце концов, множества женщин – красивых и нет, портретного величия и простушек, бредущих на бастионы в растоптанных сапогах, но обязательно твердых духом, которые если даже и говорят тебе: «барыня», но при этом почему-то не ей, а тебе впору потупить глаза, чувствуя себя приниженной…

Но не теперь, – сердечко княжны странным образом забилось где-то в порожнем желудке, – теперь она тоже «в деле» и может прямо смотреть…

Маша осторожно выглянула из-за спинки глубокого кресла, чтобы на расстоянии подсмотреть в щель между тяжелыми портьерами библиотеки.

Теперь она тоже знает нечто тайное о страшных механизмах войны, она участвует в них, и это…

О, это уже не мечты, не грезы с томиком Байрона на коленях под теплыми изразцами голландки, рассеянно улыбнулась Маша, вспоминая вчерашнее девичество свое как нечто, отдаленное таким опытом, какого нет и никогда не будет не только у ее жеманных подруг, но и у старухи Прокопьевны не бывало. Тогда как она…

– Вы показали себя достойной дочерью старого солдата, – отшатнулась плюшевая портьера библиотеки.

Старичок с сенаторскими бакенбардами и в старомодном вицмундире с фалдами быстро добежал до кресла и поймал руку княжны в свои сухонькие ладошки.

– Восхищен. И все убеждаю вашего батюшку, что не шептаться впору… – старик ткнулся в руку княжны губами, сухими и мягкими, как промокательная бумага. Ткнулся почему-то в пальцы, заставив Машеньку покраснеть. Впрочем, через мгновение это было уже удушьем скромности, сильно поврежденной тщеславием.

– Не шептаться, но провозглашать на площадях, – торжественно продолжил старик, откинувшись от руки Маши и закатив глаза к потолку. – Однако трубить будем после… – закончил он сразу после припадка экзальтации. – Как все благополучно сладим. Чтоб, как говорится, людей не насмешить.

– Я… – запнулась княжна, разбирая слова, которых, как обычно, было слишком для описания своих чувств. – Мы полагаемся на ваше превосходительство. Мы… – снова поправилась она, спеша мысленно нарезать от пирога славы и безвестным, неведомым ей, компаньонкам, столь несчастным в общественном признании: – Мы на вас вполне…

Впрочем, смотрела при этом Машенька через плечо его превосходительства на папá, сияющего как новый алтын. Гордого – как будто это их с дочерью если не затея вообще, то решительное участие. И уже завершилось победоносно.

Действительно, несколько минут назад отставной подполковник князь Мелехов строил заговорщицкие физиономии, оглядывался и едва не прикрывался газетой:

– Вы уж не примите на свой счет, ваше превосходительство, но фельетоны о нравах, царящих в нашем интендантстве, ходят прямо-таки гомерические, – вскидывал густые брови над обрезом «Таврического вестника» князь.

– И вполне заслуженно! – ответно всплескивал сухими ладошками действительный статский советник Запруда Иона Илларионович, каким-то невероятным, чуть ли не самозваным, образом оказавшийся в кураторах интендантской службы Ставки главного командования. И потому, собственно, что куратор только, но не заведующий благами…

– Несоразмерные бремена носим! Мильоны канут, не оставляя кругов на чернилах! – возмущался старичок с истовостью не причастного к грабежам, де, – и сам страдалец из числа просителей. Ибо не за себя просит, но за храбрых защитников Отечества нашего. За квартиры господ штаб-офицеров казенный кошт, поди выбей, вин не «рейнских» каких-нибудь, а «бордо» на стол – вынь да положь, муаровой подкладки на офицерские шинели опять-таки – втридорога шельмует купец-поставщик; а банкет какой-никакой на именины светлейшего из чего стряпать?..

– Когда сухари, которых дунайская армия еще в том году отреклась, нам уж вовсе трухой привезли! – грозил подагрическим пальцем старичок, тряся индюшачьим зобом. – Тут не фельетоны, тут пасквили писать!.. И вы как нельзя мудро предпочли частную оказию нашей снабженческой экспедиции, – тем же пальцем, но уже похвально стучал Иона в медную пуговицу, скреплявшую мундир князя на оплывшей груди.

Князь только гримасничал то сердито, то согласно, не имея возможности теперь вставить и слова в гневную тираду советника, а тот…

– Канальи! Дождешься от них, как привезут уксусу вместо спирту и охры заместь хны! – все дребезжал старичок, при этом энергично пряча коричневый пакет куда-то под старомодный кружевной галстук. – А уж я прослежу, милейший Дмитрий Ефремович, чтобы к вашей посылке отнеслись равно как поставке главного штаба. Мы и сами частенько, знаете ли, с почтовой оказией… Да-да. Так что не обломится!.. – погрозил он неведомым казнокрадам.