Четвертая жертва сирени

— Нет, — ответил я и тоже отставил рюмку. — Не приехала да и вряд ли скоро приедет. Разве что вместе с супругом в августе, на Успение и на мой день рождения, который рядом, да и то если отпуск получит и если дела мужа позволят. А что это вас так заинтересовало?

— Ага, — странно ответил урядник на мой вопрос. — А давно ли вы от нее письма получали? — продолжил он.

— Да с месяц как не было. Но что же у вас вопросы такие необыкновенные? — спросил я, чувствуя в нутробе неприятное стеснение.

Никифоров насупился.

— Уж не знаю, как и сказать, — ответствовал он расстроенно. — Вы только не серчайте, господин Ильин, служба, знаете ли. Я-то прекрасно знаю, что вы человек добропорядочный и как есть благородный, мне ли это не понимать! Да и дочь свою вы воспитали в любви и строгости вполне достославной девицей… то есть, что это я, — вполне достославной дамой… Ну, словом, вот — читайте сами. — Урядник с тяжелым вздохом расстегнул сумку, извлек оттуда казенного вида бумагу. — Ох, снимут с меня голову, ежели начальство узнает, что секретное предписание дал вам прочесть. Ну да…

Он не договорил, протянул мне переломленную пополам бумагу. Я развернул ее и прочел:

«Предписывается принять меры к задержанию, аресту и препровождению в распоряжение Самарского полицейского управления Елены Николаевой Пересветовой, в девичестве — Ильиной. Означенная госпожа Пересветова разыскивается по подозрению в совершении убийства…»

Буквы с канцелярскими завитушками поплыли у меня перед глазами, забегали, словно букашки. Пальцы задрожали и разжались. Выронил я бумагу, да и сам едва на пол не рухнулся. Удержался на ногах лишь потому, что вцепился из последних сил в столешницу. Подскочивший урядник заботливо поддержал меня. С его помощью я сел в кресло.

— Что это?… — внезапно ослабевшим и охрипшим голосом вопросил я. — Что это за… — Я даже не смог подобрать слово, которое соответственно передавало бы мои чувства. — Откуда у вас эдакая гадость, Егор Тимофеевич?

Никифоров тяжело вздохнул и ответил с виноватым, но вместе с тем суровым видом:

— Не гадость, а казенная бумага. Экие вы слова отыскиваете… Извольте знать, что становой пристав получил давеча по телеграфу тревожную депешу. Он и выправил это предписание. Хотите верьте, хотите нет, Николай Афанасьевич, а только у меня первой мыслью было сжечь эту бумаженцию к чертовой матери. Однако же мысли этой я, конечно, не мог дать никакого ходу. Уж слишком хорошо я знаю и вас, и, слава Богу, Елену Николаевну, чтобы… Ну, чтобы верить вот таким умопомрачениям. — Он кивнул на предписание, все еще валявшееся на полу.

— Вот и сожгите! — вскричал я. — Сожгите, а начальству своему сообщите, чтобы глупостями не занимались! Экая дурь, прости Господи! — Я вскочил и от расстройства опрокинул в себя рюмку, а следом — еще одну. Перевел дух, посмотрел на урядника, уткнувшегося взглядом в пол.

— Так-то оно так… — сказал он, поерзав на стуле и вновь глубоко вздохнув. — А вот все же… Только вы, Николай Афанасьевич, на меня не серчайте, добро? Я ведь по службе единственно, а не чтобы как… Действительно не приезжала этим летом Елена Николаевна?

— Нет, конечно, я вам уже сказал! — рявкнул я. И, чуть смягчившись — ну не на Никифорова же мне сердиться! — добавил: — Егор Тимофеевич, неужто вы сами не понимаете? Чепуха все это! Чтоб Елена Николаевна… чтоб моя Аленушка…

— Ни Боже мой! — поспешно заговорил Никифоров, протягивая вперед руки, словно бы для того, чтобы не дать мне встать из кресла. — Нет-нет, ничего такого я и в мыслях не держу! Но вот скажите-ка мне, Николай Афанасьевич, с кем она, дочь ваша, то есть, с кем она, ну… дружбу водила? Ведь вот иной раз бывает, что собьют с панталыку невинную душу, да на нее же всё и свалят!

— Да что всё-то, Егор Тимофеевич?! — воскликнул я в полнейшем расстройстве. — Тут не какое-нибудь «всё» сумасбродное, тут сказано — убийство. Ну как можно подбить на такое? Видел я ее товарищей, вполне достойные молодые люди. Да и супруг, Евгений Александрович…

— Супруг, — задумчиво повторил Егор. — Вот ведь какая штука… А от него, я так понимаю, вы никаких вестей не получали?

— Не получал, — ответил я. — Никаких вестей. Может, письмо просто не успело дойти?

— Ну, чай, не через курьера же посылать. А с другой стороны, коли дело серьезное, можно было бы вот точно так же телеграфировать… Ежели только он сам не замешан, — проговорил Никифоров тоном ниже, после небольшой паузы. — Как думаете, Николай Афанасьевич, — а мог он сбить с панталыку супругу свою, ну, то есть, дочь вашу? Мужчина он, как я понимаю, годами старше, но все ж таки…

— Да мне-то откуда знать? — спросил я в сердцах и, вскочив, беспокойно заходил по комнате. — Я здесь, они там… Ох, не знаю…

— А отчего же тогда этот самый Евгений Александрович вас в неведении держит? — озадаченно вопросил урядник. — Ведь коли они, — Егор Тимофеевич опять кивнул на все еще валявшееся у ножки стола предписание, — коли они телеграфом депешу прислали, то, выходит, что-то там такое произошло…