Четвертая профессия

— Тебе и Биллу, — отрезала Луиза, возясь с кофеваркой.

Я разорвал упаковку и впился зубами в ломоть пирога. Пицца была первосортной, с богатой начинкой от анчоусов до салями, горячей и хрустящей, а я умирал от голода.

Я ел урывками, не прекращая работать.

Не много найдется баров, где держат под рукой все необходимое для кофе по-ирландски. Слишком хлопотное дело. Требуется уйма взбитых сливок и молотого кофе, холодильник, смеситель, запас специальных стеклянных сосудов, изогнутых восьмеркой, шеренга электрических плиток и — самое дорогостоющее — уйма места за стойкой, чтобы все это разместить. Приучаешься постоянно держать под рукой готовые стаканы, а значит, используешь каждую свободную минутку, чтобы засыпать в них сахар. Но свободные минутки урываются от перекуров, следовательно мало-помалу перестаешь перекуривать. Потом привыкаешь не размахивать руками, потому что вокруг масса горячих предметов, о которые легко обжечься. И еще учишься взбивать сливки лишь наполовину, едва вращая смеситель, потому что взбивать приходится непрерывно и если перестараться, то сливки превратятся в масло.

Немного найдется баров, готовых пойти на такие неудобства. Потому-то это и выгодно — подавать кофе по-ирландски. Любитель потратит на дорогу лишние двадцать минут, чтобы добраться до «Длинной ложки», а затем проглотит свой напиток за пять минут, потому что иначе он остынет. Так что еще полчаса ему придется просидеть за виски с содовой.

Пока мы готовили кофе, я нашел время спросить:

— Ты что-нибудь вспомнила?

— Вспомнила, — ответила она.

— Расскажи.

— Я не утверждаю, что сумела определить, какой именно курс я проглотила. Просто… я теперь способна на то, чего не могла раньше. Мне кажется, меня изменился образ мыслей. Эд, я очень обеспокоена.

— Обеспокоена?

Слова полились потоком одно за другим.

— Я чувствую себя так, будто давно уже влюблена в тебя. Раньше ничего подобного не было. Почему же вдруг я испытываю к тебе любовь?

У меня что-то оборвалось внутри. Меня тоже посещали всякие мысли… Но я гнал их от себя, а когда они возвращались, гнал их опять. Я не мог позволить себе влюбиться. Любовь слишком дорого обошлась бы мне. И причинила бы слишком много боли.

— Я себя с самого утра так чувствую. Мне страшно, Эд. Что, если каждый мужчина будет теперь вызывать у меня такие чувства? А вдруг «монах» решил, что из меня выйдет хорошая шлюха?

Я рассмеялся куда сильней, чем следовало бы, и Луиза рассвирепела, прежде чем я успел взять себя в руки.

— Постой-ка, — сказал я. — В Билла Морриса ты тоже влюблена?

— Конечно же, нет!

— Тогда выкинь из головы эти бредни о шлюхе. Продажная женшина любила бы его больше, чем меня, потому что он богаче, если бы она вообще могла влюбиться, что мало верятно. Шлюхи, как правило, вовсе не темпераментны.

— Откуда это тебе известно? — спросила она требовательным тоном.

— Читал в каком-то журнале.

Луиза начала смягчаться. Я только сейчас осознал, в каком она прежде была напряжении.

— Допустим, — сказала она. — Но, в таком случае, я действительно люблю тебя.

Я попытался оттянуть неизбежное.

— Почему ты никогда не была замужем?

— Ну, видишь ли, — она хотела уклониться от ответа, но передумала. — Каждый, с кем я знакомилась, норовил сделать меня своей любовницей. Я думала, что это нехорошо, и… — Она смущенно запнулась. — А я почему-то думала, что это нехорошо?

— Тебя так воспитали.

— Да, но… — Голос ее замер.

— А сейчас ты что думаешь?

— Я никогда не стала бы встречаться с кем попало без разбора, но если нашелся бы кто-то, кто стоил бы того, чтобы с ним встречаться… Нельзя же связать свою жизнь с человеком, о котором тебе толком ничего не известно.

— Я в свое время поступил именно так.

— И чем это обернулось? О, прости, Эд! Но ты ведь сам начал.

— Ага, — буркнул я, с трудом переведя дыхание.

— Но я раньше тоже думала совсем по-другому! Что-то во мне изменилось…

Мы разговаривали довольно бессвязно. С паузами и перерывами, к тому же мы все время продолжали работать. Я успел проглотить три куска пиццы. Луиза тоже вполне успела бы сразиться со своей совестью, проиграть сражение и съесть хотя бы ломтик. Но только она не притронулась к еде. Пицца лежала прямо перед ней, а она и не взглянула на нее, даже не понюхала. Для Луизы что-то невероятное!

Полушутя, полусерьезно я сказал:

— У меня родилась теория. Много лет назад ты подавила свое стремление к любви любовью к еде. Или же наоборот, все мы грешные подавляем аппетит стремлением к любви, а тебя чаша сия миновала.

— И таблетка положила этому конец? — Луиза задумчиво уставилась на пиццу. Яснее ясного, что еда утратила свою магическую власть над ней. — О чем я и толкую. Никогда раньше я не могла играть с пиццей в гляделки.

— Ее оливковые глаза оказывались сильнее твоих.

— Они гипнотизировали меня.

— Хорошей шлюхе нужно сохранять форму. — Я пожалел о сказанном, не успев закрыть рот. — Тут не было ничего смешного — извини.

— Пустяки…