Четвертая могила у меня под ногами

К этому короткому списку есть кое-какие дополнения, включая и то, чего я еще сама о себе не знаю, но указанное составляет суть моей основной работы. За которую, кстати, мне никто не платит. Поэтому официально я работаю частным детективом, но это тоже не помогает оплачивать счета. По крайней мере в последнее время.

Я откинула голову на спинку дивана, чтобы посмотреть на бабушку Лил. Вообще-то, она моя двоюродная бабушка по папиной линии. На вид – худая пожилая женщина с добрыми серыми глазами и бледно-голубыми волосами. На ней был обычный ее наряд, потому что мертвые редко переодеваются: кожаный жилет поверх цветастого гавайского платья и хипповские бусы. В общем, прикид сам по себе подсказывал, что из жизни она ушла в шестидесятых. А еще у нее любящая улыбка, демонстрирующая нехватку зубов, но я только еще больше ее за это люблю. Есть у меня такой пунктик – я неравнодушна к сумасшедшим. Уж не знаю, откуда взялось это необъятное гавайское платье. Сама бабушка Лиллиан тоненькая, как тростинка, и в нем выглядит как жердь с обвисшей вокруг палаткой, но кто я такая, чтобы возражать?

- Конечно, можно, ба.

Я попыталась выпрямиться, но в голове вертелась назойливая мысль – любое движение потребует усилий. Я просидела то на одном, то на другом диване уже два месяца, приходя в себя после пыток. Вдруг я вспомнила, что сейчас покажут посуду, рекламу которой я жду все утро. Конечно же, бабушка Лиллиан поймет. Пока она не начала говорить, я подняла палец и попросила:

- А может разговор подождать, пока не закончится реклама посуды с керамическим покрытием? Я ее очень жду. И она с покрытием. Керамическим.

- Ты ж не готовишь.

Бабушка Лил права.

- Ладненько, что стряслось? – Я сложила накрест ноги в пушистых тапочках с кроликами на журнальный столик.

- Даже не знаю, как сказать. – Она глубоко вздохнула, и голубоволосая голова поникла.

Наплевав на усилия, которые для этого потребовались, я беспокойно выпрямилась.

- Ба?

Она печально опустила голову еще ниже.

- Мне… мне кажется, я умерла.

Я моргнула. Уставилась на нее. Потом снова моргнула.

- Понимаю. – Бабушка Лил смачно шмыгнула носом в широченный рукав своего платья, и беззвучно сдвинулись бусы братской любви. В смерти неодушевленные предметы хранят зловещую тишину. Вроде как мимы. Или как тот крик, который испустил Аль Пачино в фильме «Крестный отец 3», когда на ступеньках умерла его дочь. – Знаю-знаю, - утешительно похлопала меня по плечу бабуля Лил, - переварить такое непросто.

Умерла бабушка Лиллиан задолго до того, как родилась я, но я понятия не имела, знает она об этом или нет. Многим призракам даже невдомек. Вот почему я никогда не заикалась при ней об этом. Год за годом она по утрам варила мне несуществующий кофе и жарила невидимые яйца, а потом снова пускалась в очередное приключение. Бабушка Лил по-прежнему вела свою разгульную жизнь. В смысле путешествовала по миру. И редко надолго оставалась в одном и том же месте. Что само по себе очень неплохо. Иначе не видать мне по утрам настоящего кофе. И не только по утрам, а и все те двенадцать раз за день, когда мне кровь из носа необходим кофеин. Будь она чаще рядом, у меня бы наблюдалась постоянная кофеиновая ломка. И страшные мигрени.

Быть может, теперь, когда она сама все выяснила, я смогу объясниться с ней по поводу кофе.

Обстоятельств ее смерти никто доподлинно не знал, поэтому я не могла не спросить:

- Ты знаешь, как умерла? Что произошло?

В нашей семье ходили слухи, что бабушка Лиллиан умерла в коммуне хиппи в Мадриде на подъеме «цветочной революции». До этого она действительно вела жизнь путешественницы. Летом ездила в Южную Америку и Европу, а зимой – в Африку и Австралию. И даже после смерти не изменила этой традиции, «разъезжая» по всему миру. Тем более что с тех пор отпала нужда в паспорте. Но никто так и не смог рассказать мне, как именно она умерла. Или чем зарабатывала на жизнь. Как ей удавалось обеспечивать себе все эти путешествия, пока она была жива. Я в курсе, что какое-то время бабуля Лил была замужем, но у меня в семье о ее муже почти ничего не знали. Как-то дядя рассказывал мне, что муж ее скорее всего был нефтяным магнатом из Техаса, но со временем связи оборвались, и никто ничего не знал наверняка.

- Точно не знаю, - покачала головой бабушка Лиллиан. – Помню, мы сидели у костра, пели песни, закидывались кислотой…

Мне понадобилась вся сила воли, чтобы накативший ужас не отразился на лице.

- … а потом Берни спросил, что со мной, но он и сам только что принял, поэтому я не обратила на него внимания.

Это я могла понять.

Она подняла на меня влажные от горя глаза.

- Наверное, надо было к нему прислушаться.

Я обняла ее за узкие плечи.

- Мне очень жаль, ба.

- Знаю, тыковка. – Она потрепала меня по щеке холодными пальцами, в которых не было ни плоти, ни крови. Потом улыбнулась своей жутковатой улыбкой, и я подумала, не умерла ли она от передозировки. – Я помню день, когда ты родилась.

И снова я удивленно моргнула.

- Правда? Ты там была?

- Ну конечно. Мне очень жаль, что так случилось с твоей мамой.