Четки

Харпад сидел на высоком барном стуле, втиснутом в угол за игровым автоматом. Звук механизма, напоминающего звон монет, ему не мешал. Он не пытался собраться с мыслями, он хотел избавиться от них. После третьего бокала он понял, что это будет трудно, потому что задал себе вопрос, откуда, собственно, Бульдог знал, где его искать. И откуда перед этим Вольф знал, что Харпад в зоопарке? Коммуникатор или ID-чип не имели локализаторов. Намного проще отследить машину. Им даже не пришлось взламывать систему безопасности движения, достаточно прицепить где-нибудь жучок. Нужно проверить. И поменять замок. Ну да, если бы это могло что-то изменить.

Деньги в тайнике были не тронуты. В подобном месте бумага была предпочтительнее электронного платежа. Чистая прибыль.

Он крутил в руках банкноту, ходившую еще до Перемен. Расположившись над единицей и тремя нулями, с банкноты на него смотрел Николай Коперник. Старый астроном не поверил бы, что люди сделали с Солнечной системой.

Он махнул бармену и указал на стакан. Это единственный действенный способ отогнать плохие мысли. Хороших не было.

Где-то в районе шестого бокала к нему подсела она. А может, ему только показалось?

* * *

Когда он открыл глаза, то ничего не увидел. Что было еще хуже, он не помнил, что делал перед тем, как лечь. У него болела голова, во рту пересохло. Он пошевелил ногой и скривился от боли. Половина тела задеревенела от пребывания в неудобном положении. Он потрогал постель. Это точно не его кровать. Матрас был твердым, слегка мокрым, а воздух влажным и затхлым. Он моргнул еще пару раз, но ничего не изменилось. Темно. Он поднял правую руку и придвинул к лицу. Бледное пятно означало, что темнота не абсолютная. Раньше он, должно быть, лежал на левом боку, поскольку на попытку пошевелить левой рукой она отреагировала тысячью холодных иголок.

Несмотря на боль, он заставил себя сесть. Со стоном, но получилось. Опустил ноги и почувствовал под босыми ступнями холодный бетон. У него все болело, он чувствовал себя так, словно его избили или выкинули на ходу из автобуса. К сожалению, он не помнил, что случилось на самом деле. Пока он собирал обрывки мыслей, рядом в темноте что-то затрещало и зашуршало.

Он замер.

— Проснулся…

Он повернул голову в сторону, откуда донесся голос. Такая же темнота.

— Кто тут? — осторожно спросил он.

— Неважно. Мы больше не увидимся.

— Философ, — фыркнул он.

Ответом был приглушенный смех, который мог быть и вздохом.

Он сидел неподвижно. Не знал, что должен делать. Он понял, что арестован, но, похоже, этот арест игнорирует все законы.

— Как тебя поймали? — спросил голос.

— Поймали?.. — удивился он. — Хотя, наверное, так и есть.

Значит, его арестовали. За что?

Кто-то в соседней камере пытался трясти решетку. Но она была идеально подогнана, поэтому даже не шелохнулась. Только бледная фигура резко двигалась.

— Трахнутые ублюдки! — яростный голос эхом разнесся по коридору. — Здесь даже толчка нет! Выпустите меня!

Сокамерник поднялся и, хромая, подошел к решетке.

— Не рви глотку, а то без обеда останемся, — сказал он спокойно.

Одежда! Он потрогал себя и с сожалением понял, что она исчезла. Вместо нее на него натянули какую-то грубую пижаму или, скорее, тюремную униформу, может комбинезон.

— Я подам жалобу, — заявил он в темноту.

— Делай, что хочешь. Тебе нечего терять. — Сокамерник вернулся на свое место и тяжело сел. — Кроме обеда.

Где-то в коридоре загорелся слабый свет. Расстояние до него подсказывало, что здание больших размеров. Охранник приближался медленно, неся в руке фонарь.

Он поднялся с нар и заставил ноги донести себя до решетки — вертикальных стальных прутьев, толще большого пальца. В слабом желтом свете он смог разглядеть, что новая одежда оранжевого цвета.

— Я хочу позвонить, — заявил он тоном, не терпящим возражений. — У меня есть право на один звонок!

— Нет у тебя никаких прав. — Влез сокамерник. — Сиди и жди.

— Охрана! Я хочу позвонить!

Охранник не обратил на него внимания. Более того, он не был человеком. Массивная, почти двухметровая машина на гусеницах проехала мимо и уже удалялась. Не удалось рассмотреть деталей, кроме могучих гидравлических рук.

— Я — юрист! Меня зовут Марек Реведа, и я уважаемый адвокат!

Сокамерник вздохнул.

— Не имеет значения, кто ты. А вернее, кем был. Я держал киоск. Там ты мог быть даже мэром, а тут ты никто.

— Я засужу вас! — юрист не слушал. — За незаконный арест вы не расплатитесь до сраной смерти!

— Арест? — худое лицо владельца киоска замаячило в свете слабого фонаря. — Ты ничего не помнишь?

* * *

Свистящий и рычащий коммуникатор прервал его сон и начал экзекуцию за вчерашние излишества. Харпад ненавидел этот момент, но, тем не менее, никогда о нем не вспоминал, когда начинал пить.