Честь имею

– Ты… – зарычал я, выпустив из себя зверя, и в запале ударил кулаком по краю стола.

Такая хорошая пятисантиметровая дубовая доска, по которой пришелся удар, обломилась, принцесса отшатнулась и, побледнев, смотрела на меня испуганными глазами, а баронесса упала в обморок. Впрочем, я тут же взял себя в руки. Принцесса стояла, не зная, что делать, и у нее тряслись губы – от злости или с перепугу, меня, впрочем, это уже не волновало.

Хозяин постоялого двора, как только почувствовал заварушку, тут же пропал, Поэтому в зале мы были одни. Подхватив баронессу на руки, я понес ее в комнату, но, когда стали подниматься по лестнице, эта притворщица обхватила меня руками за шею и прижала голову к моей груди. В комнате, уложив болезную на кровать, я сразу же вышел, в дверях столкнувшись с принцессой. Посторонился, давая ей пройти, и хлопнул дверью.

Придя к себе, надел кольчугу и завалился на кровать, прекрасно понимая, что в кольчуге невозможно нормально отдохнуть, но также осознавая и то, что это только начало конфликта, и продолжение последует, как только избитые мною придут в себя. Может, и правда нужно было их убить? Пока суть да дело, утром мы уехали бы, и ищи нас потом… Впрочем, что так ловить будут, что так… Только, думаю, в нашем случае под утро появятся. Гадать, что было бы лучше, в моем случае бесполезно, дело сделано, ждем продолжения.

Но как смела эта малолетка так меня унижать! Или ей очень хочется, чтобы за нее лилась кровь? «У рыцарей есть мечи для защиты чести!» Ты дорасти, чтобы твою честь защищали! И как мог я, человек, проживший уже одну жизнь и имеющий огромный жизненный опыт, так распустить слюни! Ах, мечта юности, ах, я ее любил! Тьфу, идиот… Довезу и перекрещусь, хватит авантюр! Принцессу ему захотелось, старому дураку…

Только начало светать, в ворота заколотили. Ну, это по мою душу. Чтобы никто из посторонних не попал под горячую руку, я стал спускаться вниз. Один из рабочих постоялого двора открыл ворота, и во двор влетело десятка полтора всадников, среди них мелькали и мои крестники, отсвечивая разноцветными «фонарями».

Я стоял на крыльце, скрестив руки на груди. Мне было интересно, что они предпримут. Вызовут меня на дуэль? Так зачем такую свиту тащили? Если хотят натравить ее на меня, то в чем тогда честь, которую они собрались защищать? И тут у меня в голове щелкнуло: вчера у меня на руке не было перстня, я его в последнее время редко надевал. Вот они и подумали, что я всего лишь охранник благородных дам и вызывать меня на дуэль им не по статусу! Но вот простые воины могут вызвать меня, будут вызывать хоть десять раз, пока не убьют. Отказать я не имею права, но провести нужно не более десяти боев. А вот сегодня я перстень надел, правда, его пока не видно. Но это дело поправимое – и я положил руку на меч так, чтобы перстень сразу же бросался в глаза.

– Ты посмел вчера нанести мне обиду, которую смывают только кровью, – начал один из вчерашних пострадавших.

Я широко и весело улыбнулся ему.

– И ты хочешь вызвать меня на дуэль?

Он захохотал.

– Ты недос…

И не договорил, потому что его взгляд упал на руку с перстнем. Какое-то время он пытался осознать увиденное, но оно плохо воспринималось сознанием с похмелья, да и мои вчерашние наставления тоже даром не прошли. Пауза затягивалась. Наконец он шумно сглотнул и прокричал срывающимся голосом:

– Эль Камит, можно тебя потревожить?

В ворота въехал кентиец Верт эль Камит, представитель одного из самых бедных кентийских родов. Их род уже давно подрабатывал в королевствах: преподавали фехтование, служили в охране первых лиц государства, служили в дружинах знати и армиях королей. У нас это не считалось зазорным, но были определенные правила, которые не нарушались. Нельзя было сражаться с таким же кентийцем, если он находился с другой стороны – пусть войн не было, но стычки между дворянами происходили довольно часто. Нельзя было открывать секретные техники обучения, такие как ускорение, вьюга смерти и многие другие, но даже того простого, чему учили кентийцы, хватало за глаза. Правда, стоили такие учителя очень дорого. Да и все услуги кентийцев стоили очень и очень дорого.

Проехав в первый ряд всадников, столпившихся у крыльца и увидев меня, Верт улыбнулся и, спешившись, припал на одно колено.

– Приветствую тебя, принц, – громко сказал он на общем языке. И добавил на кентийском: – Прости, я не знал, что это ты, я вообще не знал, что тут будет кентиец. – И он нагнул голову, отдавая себя в мои руки.

Я подошел и положил руку ему на голову: это означало, что я не считаю его в чем-то виновным, вот если бы я промолчал, тогда все было бы наоборот.

– Встань, Верт, – сказал я на кентийском, – забирай этих молокососов и по дороге объясни, что бил я их только чтобы не убивать. Каждой матери жалко своего ребенка, родители ведь не виноваты, что порой дети растут дураками.

Верт встал и снова поклонился.

– Спасибо, принц, легкой тебе дороги.