Честь

Трехэтажное красного кирпича здание корпуса северным и главным фасадом выходило на Комисариатскую улицу. Западный фасад, составлявший спальни трех рот корпуса, примыкал к церковному двору Троицкого собора, южная часть, граничащая с Покровской улицей, представляла из себя сплошной, тоже красного кирпича, высокий забор, и восточное крыло занимали квартира директора корпуса, лазарет и домовая церковь. Внутри этого четыреугольника, отрезанного от внешнего мира, помещался огромный внутренний плац, окаймленный с южной и западной стороны широкой аллеей смешанных деревьев: тополя, черемухи, ольхи и дуба. На этом плацу производились: строевые учения, уроки гимнастики и игры. Зимой половина плаца заливалась водой и превращалась в каток. На второй половине плаца силами и трудами кадет строевой роты сооружалась ледяная гора с небольшим виражем, уносящим быстро скользящие санки и звонкие детские голоса в аллею тополей, примыкавшую к западной части. В глубине плаца в западном его углу было расположено кирпичное здание бани, расчитанное на 40 человек и электрическая станция.

Перед главным фасадом корпуса, если пересечь Комисариатскую улицу, развернулся огромный передний плац, всегда находившийся под контрольным оком корпусного швейцара по причине того, что он находился в черте города, хотя и был с трех сторон обнесен внушительным деревянным забором. Четвертая сторона, смотревшая на здание корпуса, представляла из себя живую изгородь. Кадетам разрешалось посещать передний плац или по запискам дежурных по роте офицеров, или всем классом под наблюдением воспитателя или преподавателя. Учитель естественной истории, Александр Иванович Иванов и художник Павел Ильич Пузыревский, любили весной проводить свои уроки на переднем плацу: первый наглядно объясняя флору и фауну, второй развивая в кадетах способность рисования, или, как он говорил, — «писания» с натуры. В зимние месяца плац представлял из себя сплошной белый ковер, в солнечные морозные дни сверкавший мелкой алмазной пылью, и фактически посещался лишь немногими любителями вновь введенного в корпусе лыжного спорта. Особое очарование плац приобретал весною, когда белый ковер сменялся свежей весенней зеленью, когда природа ткала причудливый узор белых и желтых ромашек, одуванчиков, маргариток, когда желтыми цветами акаций зацветала поперечная аллея, разделявшая плац на две равных части, да в квадрате четырех аллей, окаймлявших плац, неудержимо буйно цвела лиловая сирень. Из зеленой завесы сочных листьев тяжело свисали грозди томных цветов, влюбленно встречавших утро жизни, умывающихся росой первых солнечных лучей и тоскующих об утрате каждого уходящего дня.

Они словно знали, что их жизнь коротка, и жертвенно отдавали воздуху свой душистый сладкий аромат, дурманили головы кадетам старших классов, рождая образы Ниночек, Шурочек, Любочек и мысли какого-то сумбурного, непонятного, но властного желания любить и быть любимым.

В правом северном углу плаца помещался гимнастический городок с лестницами, мачтами, кольцами, подвижными шестами, где весной и осенью кадеты проводили уроки гимнастики, обычно кончавшиеся десятиминутной и в достаточной степени опасной игрой в «кошки и мышки».

Игра заключалась в том, что воспитатель из всего класса назначал «кошку», все остальные были мышки. По свистку воспитателя «мышки», используя все аппараты, быстро забирались на верх гимнастического городка и с испуганным трепетом следили за кошкой, которая одна оставалась на земле. По второму короткому свистку кошка бросалась ловить мышек. Все приходило в движение, темп которого всецело зависил от ловкости и хитрости кошки. Если кошка подымалась вверх по правой мачте или лестнице, все мышки устремлялись влево и вниз, используя для этого имеющиеся аппараты и в критические минуты, расчитывая на свою ловкость, бросались с одного на другой. Бывали случаи неудачных падений, и ушибленную мышку с вывихом руки или ноги отправляли в лазарет. Одно время директор корпуса генерал Симашкевич решил запретить эту игру, но учитывая положительные стороны игры, развивавшей в кадетах: ловкость, отвагу, находчивость и глазомер, он ограничился строгим приказом по корпусу, в силу которого — «кошки и мышки» сделалась достоянием трех старших классов корпуса.