Он еще немного постоял, вдыхая холодный чистый воздух и любуясь крутыми склонами неприступной вершины, а затем перевел взгляд на раскинувшуюся далеко внизу гладкую равнину, так напоминавшую ту, что видна из окна его дома. С одной лишь разницей — эту долину, залитую солнцем, изрезала широкая, полноводная река.
— Идем, Дебора, — сказал Грэм и первым зашагал вниз по склону.
Их снова встретил дремучий лес узловатых, искалеченных зимними бурями деревьев и стариков-великанов в десять обхватов. Ветер улегся, и теперь кругом властвовали тишина и спокойствие, от земли шел запах прелой листвы. Местами подпочвенные воды превратили землю в черную глину. Воды на этом склоне было в изобилии. Бессчетное число ручейков упрямо стремились вниз, к долине, большинство из них так и уйдут снова в землю, не набрав силы. Но временами им приходилось преодолевать и более серьезные потоки, сумевшие проложить собственное русло, засыпанное обломками сухих ветвей. Дебора с легкостью перепрыгивала препятствия, а вот Грэму пришлось попотеть, пробираясь через сплетения ветвей.
Они уже прошли половину пути, когда решили наконец сделать привал и пообедать на широкой поляне у бурного горного ручья. Дебора самостоятельно извлекла из ранца мясные консервы; подцепив когтем колечко, ловко сорвала крышку и, разлегшись на траве, с блаженным видом принялась трапезничать.
Устроившись на берегу под высоким, похожим на папоротник кустом, Грэм задумчиво смотрел на ручей, теребя в пальцах надкушенную галету. Прозрачные струи весело бились о камни, перепрыгивали их и неслись дальше, тут и там вскипали холодной белой пеной многочисленные миниатюрные водовороты. Над чистым песчаным дном кружили мелкие рыбешки.
Внезапное бегство нарушило привычное течение жизни Грэма. Впервые он отчетливо осознал, что без звездолета и связи подобен жертве кораблекрушения, оказавшейся на необитаемом острове. Десятки световых лет отделяли его от самых близких людей. Спокойная, такая знакомая и понятная планета в одночасье превратилась в ловушку. Одна надежда на отцовский звездолет.
Едва подумав о звездолете, он снова почувствовал прикосновение тревоги: может, память опять ему бесстыже изменяет? И в ту же секунду корабль встал перед его мысленным взором с почти голографической отчетливостью — таким, каким он запомнил его несколько лет назад. Гигантское архаичное веретено из черного металла, опираясь на массивные стабилизаторы, целилось в голубое небо заостренной верхушкой. Грэм снова ощутил тот трепет, охвативший его тогда, в шахте подъемника. Автоматика за несколько десятилетий пребывания под открытым небом ничуть не испортилась и послушно доставила его к люку. Мрачные коридоры, освещенные лишь тусклыми аварийными лампами, недружелюбно встретили непрошеного гостя в легкомысленных шортах и пестрой майке. Воздух внутри пропитался запахами старого металла и давно бездействующих механизмов. Но звездолет был жив, он лишь дремал и в любой момент был готов подчиниться команде пилота. И тогда он пронзит тонкую пленку атмосферы и вырвется в родную стихию.
«Даже теперь вряд ли что-то изменилось», — подумал Грэм. Однако воспоминания не на шутку его растревожили. Приступов амнезии больше не было, но слишком уж послушно, как по заказу, память воспроизводила нужные кадры. Но больше всего Грэма беспокоило то, что это были не обыкновенные воспоминания. Время словно бы возвращалось вспять, и Грэм заново и слишком отчетливо переживал тот миг, о котором подумалось, — во всех мельчайших подробностях: с ароматами, звуками, зрительными образами и даже тактильными ощущениями… Как много странностей за один день!
Он поморщился, склонил голову и наткнулся взглядом на недоеденную галету. Аппетита не было, поэтому он просто выбросил галетку в ручей, и плывшие по течению рыбешки тут же устремились к еде.
Грэм встал и принялся собирать ранец. Дебора все еще грелась на солнышке. Казалось, она дремлет, но на самом деле ни одно движение друга не ускользало от ее внимания.
— Грэм, ну, может, еще чуток отдохнем? — умоляюще протянула пантера.
— Нет, нам пора, — сказал Грэм, закидывая ранец на спину. — У нас слишком мало времени.
Он боялся признаться даже самому себе, но вовсе не загадочные огоньки внушали ему опасения. Во время выполнения миссий он влипал и не в такие передряги. Возможно, лучшим было остаться дома и подождать, как будут развиваться дальнейшие события. Логика и опыт подсказывали, что именно так он и
Он где-то читал, что, когда человек сходит с ума, он не отдает себе в этом отчета. «Развинтившееся» сознание объясняет симптомы болезни исключительно внешними обстоятельствами. Конечно, в отличие от сумасшедшего он отдавал себе отчет в том, что с его сознанием что-то происходит, да только что с того?