Червь

Паренек дёрнулся, как от испуга, покачнулся. Я вынул нож и толкнул его в спину. Неуклюже он делает пару шагов, доходит до побледневшего напарника и замертво валиться на него. Тот машинально вскидывает руки, ловит своего дружка, но поскальзывается на луже крови и валиться на пол. Ну и картина! Голова моего босса прыгает по кухне как мяч на футбольном поле. Брызги крови летят во все стороны: пачкают мои занавески, стол, стены. Мужчина пытается найти точку опоры, упереться туфлями в пол, встать на ладони, но у него ничего не получается — кровь повсюду. Она скользкая. Она мешает. Сейчас он напоминает корову на льду, и мне становиться его жалко. После нескольких неудачных попыток, он успокаивается. Замирает.

Держа нож, я вхожу на кухню и говорю: — Здравствуйте!

Тонкий слой водянисто-кровавой смеси, покрывавшей моё тело, ярко поблёскивает в лучах солнца. Никто не кричит, не кряхтит. Тихая суета расползается по полу, судорожно кидая в меня свои взгляды. Взгляды не понимая. Взгляды страха. Взгляды бессилия.

С конца капает на пол.

Глава 5

Я выдыхаю. Делаю глубокий вдох.

Хочется включить музыку, закурить, но у меня мало времени. Всё что я могу — это сказать: Олеся, включи KORN, песню “Kiss”. Нужно успеть переодеться, выскочить из дома, сесть за руль МОЕГО фургона и умчаться на край света! Но в начале, нужно кое-кого угомонить.

Что я должен сделать?

Почему эта боль не может пройти?

И я с головой погружаюсь в то,

Что знаю, у меня не получится.

Я подхожу к мужику, беспомощно валяющемуся на моём потрескавшемся линолеуме. Он успел спихнуть с себя напарника, и дрожащими руками начинает что-то искать у себя за пазухой. Его модный голубоватый пиджак, с белой строчкой на швах, измазан кровью. Его идеально выглаженные брюки успели впитать литры багровой жидкости и потемнеть. Он был весь измазан кровью. Чёрные глазёнки уставились на меня, застыв от порыва холодного ужаса. Ужаса, сжавшего его губы тонкой ломанной линией. Сейчас он напоминает мне новорождённого младенца, оставленного на грязном, покрытом тонким слоем пыли ковре, в квартире, чудом уцелевшей после очередного обстрела.

Последнее, что я хотел бы сделать перед тем, как уйти,

Это плакать рядом с тобой!

Плакать и говорить о наших прошедших деньках

Я подхожу к нему, и хочу его только успокоить. Сделать так, чтобы он заткнулся! Прекратил крутиться из стороны в сторону. Прекратил мычать! Просто возьми и замри! ЗАМОЛЧИ, СУКА!

Пожалуйста, ЗАМОЛЧИ!

Но нет, он всё никак не угомониться. Крутится и крутится. И пытается своими ручонками что-то достать. Ну, давай-давай, что там у тебя?

Почему ты всё время меня отталкиваешь?

Почему ты всё время меня отталкиваешь?

Почему ты всё время меня отталкиваешь?

Дуло пистолета уставилось на меня своей чёрной дыркой. Мужик улыбается, типа демонстрируя своё превосходство в сложившейся ситуации.

Ну вот зачем? Зачем ты его достал и тычешь в меня этой елдой? Я же ничего не сделал тебе плохого. Еще…

Громкий выстрел оглушает меня.

Больно не было. Пуля прошила диафрагму, вышла из спины и улетела в зеркало, со звоном разметав его на мелкие крохотные осколки. Голова наполнилась звоном и туман усталости.

Я делаю вдох — не получается. Как будто тёплая вода затекает в мои лёгкие через ноздри. Какое гадкое ранение: воздух, вместо того, чтобы уходить в лёгкие, — уходит в желудок, а кровь — в лёгкие.

Пробую снова сделать вдох — тоже самое, только теперь еще и кровь хлещет из моего рта, заливает живот и капает с конца на пол. Полный пиздец, конечно, но есть одна вещь, которую я очень хочу попробовать. Живём один раз…

Тёплые края раны с лёгкостью впускаю в меня мой указательный палец. Пробую пропихнуть его глубже, хочу потрогать желудок, но вместо этого, расхерачиваю кожу на пальце об раздробленную кость. Вынимаю палец, и струйка густой крови, пузырясь, льётся на пол из моей новой дырки.

Я начинаю хватать воздух ртом, жрать его, как собака жрёт падающие с неба снежинки, и воздух начинает наполнять мой желудок. Наверное, я уже начал краснеть от удушья. Больно. Тело ломит. И тут я внезапно отрыгиваю кровавым фонтаном прямиком на мужика, уставившегося на меня своей довольной гладко выбритой рожей. Кишки скрутило так, что всё то дерьмо, что скопилось во мне за последние пару дней, валится из моей жопы прямиком на мой любимый линолеум, превращаясь в густой молочно-клубничный коктейль. Струи поноса текут по моим ляжкам, пачкают ноги и, попав на линолеум, затекают прямиком под пиджак того мужика. Его смелое лицо быстро искажается отвращением, и он уже не выглядит так как прежде, он уже и сам готов обосраться, залив жижей свои накрахмаленные брюки.