Чертухинский балакирь

Не верит еще Маша своему счастью, к тому же неизвестно еще, что скажет Спиридон Емельяныч, когда будет благословлять их под венец, может, как раз к этому-то благословенному часу и приберег он свой непонятный запрет. Чует Маша, что отцовского запрета ей не вынести.

*****

Запотчевались, запелись девки около Маши до самого вечера, раззарились на сундуки, перемерили Машины сарафаны и все пересчитали как следует, чтобы потом какого недомолвку насчет приданого не бьыо. Не ради одной потехи были эти обычаи…

К самому вечеру только на пороге незаметно показался Спиридон Емельяныч, в мучной пыли с головы до ног; в длинной своей поддевке он был похож на святого, сошедшего со старой иконы. Нахмурились у Спиридона волчьи хвосты, стиснулись губы в строгую, суровую улыбку, когда он оборвал девок на новой запевке:

- Вы бы, девки, кончали свою визготню. Отправили чин, да и к стороне… Потчевались?

- Премного довольны, Спиридон Емельяныч, - говорят смутившиеся девки, обернувшись к Спиридону. Разинулись они на него, а Маша еще ниже опустила голову.

- Все срядила? - спросил Спиридон Машу.

- Все, батюшка, - ответила Маша, не подымая головы.

- Значит, гоните подводу… перевозить можно!

Хоть и входил Петр Кирилыч в дом к Спиридону Емельянычу, а сундуки все же должны были, по обычаю, побывать под жениховой кровлей, люди должны видеть, что не голышом Маша за Петра Кирилыча идет.

Пожелали девки Маше счастья на прощанье. Маша раздала им девишенские ленты, которые сколько годов зря в сундуке пролежали, повязала на голове по-бабьи платок и вышла проводить девок на крыльцо.

Дубна дымится перед вечером тихим дымком перед плохою погодой, ласточки низко чертят по воде тонким крылом, и стрижи с радостным визгом носятся друг за дружкой на своей стрижиной свадьбе вкруг отцовской мельницы.

Всплакнула было Маша, целуясь по ряду с девками, но Спиридон показался у нее за спиной на пороге и пристыдил Машу до настоящих слез.

- Не мокрись больно-то… и так глядеть на тебя - не заглядишься… Дуре радоваться бы надо, а она тоже - в слезы!

Девки переглянулись при этих словах Спиридона, незаметно фыркнули в рукава, поклонились молча Спиридону и, взявшись за руки, стройной волной поплыли к воротам на выход:

Вдоль по морю,
Вдоль по морю-морю синему…

Маша убежала в горницу, навзрыд бросившись в открытый с добром сундук, а Спиридон долго смотрел на девок с порога и, должно быть с устатку, немного шатался.

ТОТ СВЕТ

Долго не могла Маша заснуть после ухода девок на жаркой постели, должно быть, переплакала на девишнике, глаза горели, как надсаженные, и плакать оттого еще больше хотелось, теперь уж без всякой причины.

Спиридон тоже рано уклался: к хмурой погоде мужика тянет в сон, как вьюна ко дну, потому что мужик чует погоду спиной и боками.

Слышит Маша, как перебирает крохотными пальчиками небольшой дождик по стеклам и как шуршит и шепочет по тесовой крыше над головой ночной ветер. В дому от этого шурха и шепота какая-то тишина особенная и нерушимая, слышно в ней даже, как кровь по жилам стучит, и как облизывает вкусно лапу на печи завившийся в клубок кот Фурсик, и как за стеной на дворе трудно дышит с сочной первой травы корова Доенка.

Радостно Маше прислушиваться ко всем этим привычным домашним голосам, ловить на глаз и слух все эти добрые знаки обильного домохозяйства, ради которого наполовину живет каждый мужик и каждая баба.

Тепло в избе, и сердцу тепло от мысли, что всего у них слава богу, не за чем в люди ходить да займаться, и хоть немного на дворе скотины, зато мельница и под навесом четыре больших нашеста поконистых индюшек и кахетинских кур, в саду пчельник о пятидесяти колодках стоит, дом - слава богу: не у всякого такой по обширности да по добротности, чего ни хватись, в сундуках все найдется, одного только, самого главного недоставало - заперта была у Маши утроба, как амбар с хлебом.

Работала она как лошадь, и за себя и подчас за Спиридона, когда тот к часу засидится у себя в подполице, и все это копилось незнамо в какую порву.

Нет благодати в доме, в котором от века ребенок в люльке не хныкал. Какая елка в лесу, и та старается вырастить возле себя внучку или оставить внучонка!..

Хорошо Маше теперь подумать, что жизнь скоро совсем пойдет по-другому, и еще больше от такой думы подкатывали к самой глотке слезы и голова горячела.

Обо всем передумала Маша и к полночи, когда пропели первые на дворе петухи, понемногу стала уже забываться. В полузакрытых глазах у нее сначала поплыли сарафанные подолы с большими цветами величиной с заправский мак или ранний подсолнух, потом сдвинулась с места стена, и в красном углу покосился набок образ с горящей на весь свет лампадой.