Чертоги разума. Убей в себе идиота!

Программирование мозга

Чтобы двигать познание вперёд, теория должна поначалу быть контринтуитивной.

Дэниел Деннет

Антропологи уверены, что численность стабильных сообществ наших предков во всех уголках планеты колебалась в районе 80–100 особей (критическое количество – двести, дальше племя уже распадалось).

Это почти универсальное число – хоть для небольшой деревни в Южной Америке, хоть для кочевого племени в Азии или Африке.

Все члены этой группы, даже если они не были близкими родственниками, знали друг друга. Они понимали, кто и какое место занимает в общей иерархии племени, кто кому кем приходится и т. д.

И конечно, им совместными усилиями приходилось решать множество проблем выживания, которые нам даже сложно сейчас представить. Да и управление группой требовало коалиций между сильными игроками.

Однако же, если численность группы по тем или иным причинам увеличивалась, это почти всегда приводило к напряжённому внутреннему противостоянию внутри племени.

Дальше следовали раскол и активная вражда новообразованных групп друг с другом. Последняя часто сопровождалась кровавой резнёй, большими человеческими жертвами, воровством ценностей и женщин.

Отсутствие законов и сколь-либо явных экономических порядков, кроме бессмысленных в своём большинстве предрассудков и ритуалов, приводило к тому, что лидер племени являлся скорее декоративной фигурой.

И это понятно: если действует право сильного, то никакая символическая власть не может быть реальной. Так что всё держалось просто на нашей физиологии, точнее – на физиологии нашего мозга.

Всё это в очередной раз доказывает, что наш мозг естественным образом ограничен по количеству «людей», живущих в нашей голове. То есть племена удерживаются не властью вожака, а ограничениями, свойственными нашему мозгу.

До двухсот штук: таково предельное количество сложных интеллектуальных конструкций – «образов других людей» в нашей голове. И даже если мы создаём их с помощью языка и нарративов, физиологическую вместимость нашей дефолт-системы мозга это изменить не может.

Когда других людей в нашей стае (группе, племени) определённое количество – условно говоря, до двухсот штук (а лучше – сто), мы всю эту конструкцию взаимоотношений ещё как-то держим в голове. Больше – нет, не можем. Приходится разъезжаться по разным квартирам, а дальше и вовсе война между этими квартирами начинается.

Вроде бы механика понятна – мозг может держать столько сложных интеллектуальных объектов, сколько может. Если их больше – он в панике, и начинается потасовка. Но что если взглянуть на это дело не с нейрофизиологической, а с эволюционной точки зрения?

Известно, что в нас сидит «инстинкт внутривидовой агрессии». Это вроде бы многое объясняет. Но ведь нам представителями своего вида необходимо ещё и соседствовать – вместе добывать пищу, защищаться, вступать в сексуальные связи, воспитывать детей. Как это возможно, если мы при виде соплеменника начинаем напрягаться и «плохое думать»?

Ответ на этот вопрос находим у того же Конрада Лоренца: это возможно благодаря механизму «переориентации внутривидовой агрессии». В частности, Лоренц описывает его на примере «танца журавлей».

Действо это, конечно, красивое, но есть в нём некоторая странность…

Частенько журавли вытворяют нечто подобное: две птицы сходятся, высоко и угрожающе вытягивают голову, смотрят друг другу глаза в глаза, топорщат клювы, разворачивают мощные крылья. В общем, всё серьёзно, и трудно отделаться от ощущения – «сейчас подерутся!»

Но вдруг птицы разворачиваются в противоположную сторону – буквально на 180 градусов, по сути подставляя своему партнёру по спаррингу беззащитный затылок (это у журавлей самое уязвимое место). Теперь агрессия демонстрируется во внешний контур. Затем снова разворот – и журавли опять почти что нападают друг на друга.

Так повторяется несколько раз, пока, наконец, птицы не вымещают накопившуюся в них агрессию на кого-нибудь по соседству. Например, на какого-нибудь зазевавшегося неподалёку журавля.

Или же, если подходящей кандидатуры не обнаруживается, они могут схватить какую-нибудь палочку, камешек и начинают его агрессивно клевать, подбрасывать в воздух и всячески на него яриться.

Что всё это было, спрашивается? Вот как раз тот самый механизм «переориентации агрессии».

Сближаясь, птицы переживали стресс, вызванный пробудившейся в них внутривидовой агрессией, но дальше они стали переориентировать её вовне: направлять в отношении какого-то другого – условного и даже воображаемого – врага.