В сырой вечер, у здания министерства госбезопасности, остановились три машины. Скрываемый туманом и темнотой ночи, генералиссимус последней военной истории, поднялся в кабинет министра Госбезопасности, генерал-полковника Абакумова. Важность вопроса, над которым он поднимался, была скреплённая десятью печатными листами система научного замысла с грифом "совершенно секретно". Над ней, комиссар второго ранга, с учётом должности и опыта всей войны, работал усерднее, чем Берия над атомной бомбой. Разработка века ждала самую высокую подпись. Погода пустых улиц столицы навеяла на Вседержителя страны, грустное поэтическое настроение, приподнятая усталость, не мешала его многолетней привычке иметь нужную сосредоточенность, когда интересы государства требовали его подпись, именно его подпись создала и уберегала все упреждения нужные государству. Сам он, давно превратился в оковы и тиски постоянного напряжения, принужденно нёс ровную, никогда не устающую мировую тайну, за которой скрывалась малая часть вселенной, где свобода и истина, словно серп и молот с тревогой скучали в углу красного знамени.
Рассказ18+Черта смерша.
В сырой вечер, у здания министерства госбезопасности, остановились три машины. Скрываемый туманом и темнотой ночи, генералиссимус последней военной истории, поднялся в кабинет министра Госбезопасности, генерал-полковника Абакумова. Важность вопроса, над которым он поднимался, была скреплённая десятью печатными листами система научного замысла с грифом "совершенно секретно". Над ней, комиссар второго ранга, с учётом должности и опыта всей войны, работал усерднее, чем Берия над атомной бомбой. Разработка века ждала самую высокую подпись. Погода пустых улиц столицы навеяла на Вседержителя страны, грустное поэтическое настроение, приподнятая усталость, не мешала его многолетней привычке иметь нужную сосредоточенность, когда интересы государства требовали его подпись, именно его подпись создала и уберегала все упреждения нужные государству. Сам он, давно превратился в оковы и тиски постоянного напряжения, принужденно нёс ровную, никогда не устающую мировую тайну, за которой скрывалась малая часть вселенной, где свобода и истина, словно серп и молот с тревогой скучали в углу красного знамени.
- Товарищ Сталин разрешите пригласить ведущих разработчиков "проекта века", - сказал Абакумов, сохраняя выдержанную военную установку. Он никогда не упускал строгое постоянство времени.
Вседержитель одобрительно махнул головой, глубоко в душе ему нравились подтянутые смелые руководители, найденные им в задымленных кузнях, пыльных складах, глухих хуторах, и в развалившихся училищах. По многолетнему опыту отбора кадров, знал, что люди, потратившие мало лет на обучение не нуждаются в нём, у них есть несравненный талант и школа опыта, превосходящие все другие знания подаренные, средними, высшими, и прочими школами, - достоинства делающие лишним всякое навязанное установление. Создатель смерша в период войны переиграл: строгий абвер, жестокое гестапо, придирчивую немецкую разведку - надменных фон-баронов, потомственных мелочных графов; докторов-профессоров смерти, и всех фашистских бонз. Сталин ценил созданную Абакумовым разведшколу; сам он, первую половину своей жизни, учился бороться с монаршим режимом, который так же содержал некие скрытые полезные установки. В жёсткой конкуренции, самообучением победил все прошлые науки, освоил главную установку - как стать первым, и для чего надо удерживать власть. Если бы не был свергнут буржуазный строй, он стал бы патриархом церкви или первым поэтом старого и нового слова.
Был тем, кем стал. И стоял он над всеми. Именно поэтому воссоздал патриархат, вытянул из забытья прошлых героев, и больше всего любил поэзию.
Степь, ветер, океанские корабли, заводы, седина волос, пушки, отары стриженых овец, лесополосы; музыка, таящаяся в инструментах, звёзды на небе, звёзды в погонах, - сами по себе уже поэзия, которую на протяжений многих лет он писал. Три генеральские звезды Абакумова это дар советской власти, которые он нёс на плечах заодно с опытом многих открытий.
Поэт не может научиться быть поэтом - он должен им родиться.
Генералиссимус не успел до конца дочитать донос подполковника ГБ. Рюмина. Был уверен, что правительство постоянно нуждается в источниках нужной информации, обязано их проверять, и это важнее цветных обвёрток бабаевского шоколада.
Вошедшие по указанию министра, офицеры секретной службы, несколько растерялись, увидев человека которого привыкли видеть только на портретах. Сырой ночной ветер ударил в приоткрытые окна, спокойно висевшие плотные шторы, вздумали завиться. Где-то далеко сверкнула молния, имеющая личное назначение и норму. Ничего особенного, у молнии свои заботы, они озаряют Землю ровно шесть раз в каждую секунду.
- Излагайте только суть! - приказал Абакумов.
Полковник медицинской службы Галиченко глотнул свежий ветер, восстановил дыхание и привычное состояние голоса, кашлянул, сдержанно стал докладывать:
- Мы, - начал он, - отобрали из западных пленных, четыреста самых деятельных, не поддающихся перевоспитанию фашистов, имеющие напротив сердца и в самом организме, наколотый на груди у сердца чёрный крест. Исходя, из полученных германских экспериментальных материалов, которыми предусмотрено принудительное вмешательство в психику эсесовского солдата, мы поменяли суть цели. Потеря черты уверенной стадности, самая отличительная веселящая человеческая черта, таких пленных мы отбраковывали. На основании имеющихся изысканий, полезными оказались солдаты, имеющие несемейное, или исключительно полуродительское детское воспитание, без какого либо влияния старших поколений, обычно в значительно большей степени заинтересованные в наследии рода, и уже, поэтому делающие таких людей непригодными для намеченного успеха. Общеизвестно, человек под гипнозом способен исполнить только то, что может сделать и без психического принуждения. Его останавливают внешние факторы. Неспособного на что-либо принудительное - невозможно заставить действовать даже под гипнозом, такой человек сразу впадает в оцепенение, входит в ступор, в состояние неподвижного онемения, тут же теряет сознание.