Черта прикрытия

Инталии напоминали обычных людей лишь издалека — общим силуэтом, или при таком плохом освещении, что и свои-то пальцы на руках с трудом различаешь. Стоило включить свет или выйти на солнце, как становилось понятно, как необыкновенны и загадочны эти создания. Каждый из Инталий был покрыт с головы до ног тем, что правильнее всего было называть врожденными татуировками. Такой была и Ледедже: все ее тело от рождения, с той самой первой минуты, когда ее только извлекли из материнской утробы, было испещрено замысловатыми узорами, закодированными на генетическом уровне в клетках ее кожи и всех органов тела.

Если точнее, то настоящие Инталии рождались с кожей белой, как чистейший снег, и эту особенность кодифицировало сичультианское судебное и административное законодательство, поскольку на белом фоне чернильно-темные узоры смотрелись выигрышнее. Сходными рисунками были покрыты их зубы и белки глаз, однако прозрачные ногтевые пластинки несли несколько отличный узор, почти скрывавший от взгляда отметины на коже пальцев под ними. Поры кожи тоже образовывали тщательно продуманный, неслучайный, упорядоченный рисунок. Даже ажурный орнамент капилляров отражал не прихоть своевольной наследственности, а тот же самый, сознательно разработанный, рисунок. Рассеките тело одного из Инталий и покопайтесь в его внутренностях — и увидите там почти аналогичные узоры, густо покрывающие поверхность жизненно важных органов, искусно сплетенный мотив, пронизавший почечные канальцы и стенки сердечных желудочков. Извлеките и отбелите кости — та же печать обнаружится на каждой частице скелета. Выкачайте из них костный мозг и расщепите — извивы орнамента уведут вас дальше в глубину естества. На всех мыслимых уровнях физического существования Инталии были отмечены печатью инаковости, разительно контрастировали с чистыми белыми листами — другими людьми. Так же несомненно было их отличие от тех, кто по каким-то соображениям захотел украсить татуировкой свои кожу и члены, но не родился с нею.

В течение последнего века, однако, участились случаи появления на свет Инталий с кожей темной, как ночь, а не белой, как свежевыпавший снег, а тела их покрывали узоры еще более замысловатые и при этом цветные, текучие, как ртуть, переливавшиеся красками ирризации и флуоресценции. На черной коже такие узоры, естественно, производили гораздо большее впечатление. Ледедже принадлежала к их числу, будучи наделена чрезвычайно сложными и прихотливыми узорами. На этом основании зиждилось ее самоощущение как человека из элиты элит.

Ее мать, чье бледное тело тоже украшали татуировки, но вполне обыкновенные, нанесенные химическими чернилами, заботилась о Ледедже и поддерживала в ней это чувство. Девочка очень гордилась своими татуировками и тем, что они были куда сложней, чем у мамы. Но и причудливо извивавшиеся узоры на материнской коже восхищали ее ничуть не меньше собственных.

И все-таки уже в раннем детстве, когда мама еще была больше чем в два раза выше ее, девочка видела, что хотя всю поверхность тела матери покрывают потрясающе красивые узоры, настоящие произведения искусства, ее собственное тело изукрашено даже прихотливей и затейливей, а татуировки нанесены точнее и шаг линий строже. Она отметила это про себя, но не стала задавать лишних вопросов, потому что ей было немного жалко маму. Она подумала, что, может быть, в один прекрасный день мама сбросит эту надоевшую кожу и облачится в новую, такую же красивую, как у нее самой. Ледедже твердо решила вырасти богатой и знаменитой, чтобы у них были деньги на такую пластику. И мечта эта заставила ее гордиться своими татуировками еще сильнее.

Когда она начала играть вместе с другими ползунками и более взрослыми детьми имения, их общество первоначально приводило ее в ужас. Они были самых разных цветов, у некоторых кожа оказалась совсем бледной и невзрачной, а у нее — идеально чистого оттенка. Ей показалось еще более интересным, что у других детей татуировок не было. Их кожа не носила ни малейших следов восхитительного, ошеломляюще сложного рисунка, который рос вместе с ней, как внутри, так и снаружи, постепенно изменялся и подстраивался под состояние организма.

Они же всегда считались с ее мнением, больше того — превозносили ее, чуть ли не обожествляли, во всех играх ставили в лучшую команду и выполняли все ее прихоти. Она стала их принцессой, королевой, да что там — богиней.

Но постепенно отношение окружающих к девочке переменилось. Она подозревала, что это мама приложила все усилия, чтобы скрыть от единственного ребенка унизительную истину, и, вполне возможно, поплатилась за это своим положением и влиянием среди обитателей поместья.