Черта горизонта

Актерская манера чтения была ей чужда. Перед широкой аудиторией она почти не выступала, а если это и случалось, то обычно — в роли переводчика. Но и тогда она читала негромко, избегая жестикуляции. А если дело происходило в домашней обстановке, Мария Сергеевна порой произносила стихи не поднимаясь с места. Вижу ее сидящей в кресле, пальцы рук, нежные и сильные, сцеплены, на щеках слабый румянец, глаза блестят. Нервное напряжение ощутимо. Но голос звучит почти ровно, лишь иногда чуть повышается. А за этой внешней скупостью выражения — такая безоглядность, такая страсть, такая неутомимость души, что с первых строк тебе передается это долго сдерживаемое волнение.

И всякий раз это было открытие. Даже когда слышишь в исполнении автора строки известные, не раз читанные, находишь в них что-то новое. А ведь Мария Сергеевна свои собственные стихи по-прежнему не печатала.

Я довольно внимательно слежу за газетными и журнальными публикациями любимых поэтов. Делаю вырезки. Что-то могу и пропустить, но очень немногое. Так вот, в моем архиве обнаружилась за послевоенные годы лишь одна обширная прижизненная подборка — страница стихов Марии Петровых в «Литературной России». Честь и хвала сотрудникам еженедельника, нарушившим инерцию! Ведь обычно редакции обращались к Марии Сергеевне только как к мастеру перевода. Оригинальных стихов у нее не просили. А сама она никому ничего из написанного не предлагала.

Это уж потом, когда не стало Петровых, начали появляться ее циклы в «Новом мире», в «Дне поэзии» и других изданиях…

А в годы нашего знакомства, повторяю, пожалуй, единственной возможностью приобщиться к тому, что создавалось ею, была счастливая случайность услышать стихи из уст автора.

Так я впервые узнал о существовании ее шедевра «Назначь мне свиданье на этом свете…», услышал строки из лирической летописи, которая велась давно и непрестанно: «Ты не становишься воспоминаньем…», «Судьба за мной присматривала в оба…», «Но в сердце твоем я была ведь? — Была…», «Я думала, что ненависть — огонь…», «Чистополь…»

Тут были отголоски войны и любовные признания, воспоминания детских лет и отзвуки личной утраты. Тут были запечатлены годы мужества и минуты слабости…

Не взыщи, мои признанья грубы,
Ведь они под стать моей судьбе.
У меня пересыхают губы
От одной лишь мысли о тебе.

С ходу врезáлись в память эти откровения, чеканные и в то же время звучащие свободно, как разговорная речь. Но ведь лирика и есть разговор поэта с самим собой, ничем не стесненный, происходящий без свидетелей, но и не прячущийся от них, продиктованный памятью и совестью.

Город Чистополь на Каме…
Нас дарил ты чем богат.
Золотыми облаками
Рдел над Камою закат.
Сквозь тебя четыре ветра
Насмерть бились день и ночь.
Нежный снег ложился щедро,
А сиял — глазам невмочь.

…Если б не росли могилы
В дальнем грохоте войны,
Как бы я тебя любила,
Город, поневоле милый,
Город грозной тишины!
Годы чудятся веками,
Но нельзя расстаться нам —
Дальний Чистополь на Каме,
На сердце горящий шрам…

И вдруг озарение, промельк надежды, лучик будущего — материнские строки, как им и положено, полные рафаэлевской чистоты:

Когда на небо синее,
Глаза поднять невмочь,
Тебе в ответ, уныние,
Возникнет слово: дочь.

…Тебя держать, бесценная,
Так сладостно рукам.
Не комната — вселенная,
Иду — по облакам.

И сердце непомерное
Колышется во мне,
И мир, со всею скверною,
Остался где-то, вне.

Разлука, душевный неуют, житейские горести — где они? Земная женщина в облике мадонны шествует не по скрипучим половицам коммуналки, а по невесомой белизне и синеве.

…Тогда в гостях у Кочара Мария Сергеевна читала много и безотказно. По моей просьбе прозвучали и строфы из поэмы о Карадаге, а потом — «Ночь на 6 августа». Завершилось чтение, уже по общему настоянию, обязательным — «Назначь мне свиданье…»

5

Случались, как я уже говорил, и рабочие встречи, когда она редактировала мои переводы. Квартирка Марии Сергеевны чем-то напоминала звягинцевскую — небольшая, обставленная с благородной скромностью. Обилие книг, памятные фотографии, на столе рукописи, свои и чужие, строгий уют.

Тут сочетались теснота обжитых стен с распахнутостью художнической мастерской.