Черта горизонта

Выходим в заснеженный двор. Он огромен — целый поселок с одинаковыми двухэтажными домами, палисадниками, островками деревьев.

«…Очарованье зимней ночи…», «…кусты черны, снега белы…» Как в стихотворении Марии Сергеевны. Не хватает только тройки с «почтенным коренником».

За неимением тройки сажусь в такси. Еду через зимнюю Москву. Дома куда-то отодвигаются, мне видится иное:

На горизонте лес зубчатый,
Таинственный, волшебный лес.
Там в чаще — угол непочатый
Видений, страхов и чудес.

* * *

За моим окном вечереет. Солнце уплывает вправо, скользит по стадиону и валится куда-то вниз — за насыпь окружной дороги. Лучи снова стали косыми, а вода и небо — красными. Скоро все померкнет. Растают деревья. Лишь монастырь будет смутно белеть на острове.

…Но пока догорает закат, я успеваю вернуться в дом на Хорошевке. Взбегаю по деревянной поскрипывающей лестнице на второй этаж. Сейчас дверь откроется… И я верю, я просто уверена, что на этот раз Мария Сергеевна прочитает свои стихи…

* * *

Редко, очень редко она читала свое. И совсем немного. Два-три стихотворения.

Я просила — почитайте еще! Не понимала, почему она не хочет. При такой-то душевной щедрости.

Тогда не понимала. Поняла позже. Во всяком случае мне кажется, что поняла.

Многие поэты пишут, потому что могут писать. Есть у них дар — они и пишут. Напишут — жаждут поделиться. И поскорее. Все понятно, ничего дурного в этом нет. Но бывает и по-другому.

Мария Сергеевна писала только тогда, когда не могла не писать. Подступит к сердцу нестерпимая боль — тогда и напишет. Чтобы выжить и — выживая, выкарабкиваясь из этой боли — дать новую жизнь частице своей души. Или радость когда захлестывала… Выплеснуть ее, необъяснимую, сокровенную… Впрочем, лучше сказать об этом словами самого поэта. Писалось ей лишь тогда, когда:

…Неясное нечто, тебя карауля,
Приблизится произнести приговор…

…И дальше ты пишешь, — не слыша, не видя,
В блаженном бреду не страшась чепухи,
Не помня о боли, не веря обиде,
И вдруг понимаешь, что это стихи.

Но уж если она читала, стихотворение входило в душу навсегда.

Что толковать, остался краткий срок,
Но как бы ни был он обидно краток,
Отчаянье пошло мне, видно, впрок
И не растрачу дней моих остаток.

Я понимаю, что кругом в долгу
Пред самым давним и пред самым новым.
И будь я проклята, когда солгу
Хотя бы раз, хотя б единым словом.

Нет, если я смогу преодолеть
Молчание, пока еще не поздно, —
Не будет слово ни чадить, ни тлеть, —
Костер, пылающий в ночи морозной.

Такие стихи не забываются.

* * *

День кончился. Пруд погас. Деревья на острове слились в сплошную черную массу. И окно мое стало темным. Но Марию Сергеевну я все равно вижу. Светлое лицо. Чистая душа. Удивительная поэзия.

…А когда мне бывает особенно трудно, я повторяю ее строки:

…Сказать тебе, что счастье — будет,
Сказать в безмолвствующий день.

Лев Озеров. Чистый голос

Впервые я услышал о ней от Степана Петровича Щипачева. Незадолго до окончания войны он загадочно спросил меня:

— Вам нравятся такие строки?

И Щипачев тихо, раздумчиво прочитал по листку:

Живи же, сердце, полной мерой,
Не прячь на бедность ничего
И непоколебимо веруй
В звезду народа твоего.

Теперь спокойно и сурово
Ты можешь дать на все ответ,
И скажешь ты два кратких слова,
Два крайних слова: да и нет.

— Кто это? — спросил я нетерпеливо.

— Сперва скажите — нравится ли вам?

— О да! — ответил я.

— Теперь угадайте.

Гадал я долго. Не угадал. Мне не были известны эти строки. Кто?

— Не угадаете. Мария Петровых. Слышали?

— Нет!

— Еще услышите. О ней по-доброму говорят самые взыскательные люди. — И после паузы: — Чистый голос!..