Черт в ратуше (пер. Дмитрий Михаловский)

Большие часы имеют семь циферблатов, по одному в каждой из семи сторон башни, так что они могут быть видны со всех кварталов. Эти циферблаты велики и белы; стрелки их массивны и черны. К колокольне приставлен смотритель, но его обязанность — безделье в полном смысле слова. Ему ровно нечего делать, потому что башенные часы Вондервоттеймиттиса никогда не портились. До последнего времени даже предположение о возможности чего-либо подобного считалось ересью. С самого отдаленного периода, на который сохранились указания в архивах, часы регулярно отбивали время своим тяжелым колоколом. Совершенно тоже можно сказать и обо всех других часах в городке, стенных и карманных. Нигде время не было указываемо с такою верностью. Когда большой колокол находил нужным прозвонить — "двенадцать!" то все покорные последователи его вдруг открывали свои горлушки и отвечали ему, как самое рабское эхо. Короче — добрые жители городка очень любили свою кислую капусту, часами же своими просто гордились.

Все люди, имеющие бездельные должности, пользуются бо?льшим или ме?ньшим уважением; а так как колокольный смотритель Вондервоттеймиттиса обладает самою лучшею из синекур, то его уважают более всех людей в мире. Он — важнейший сановник городка; даже свиньи смотрят на него с чувством глубокого уважения. Хвост его фрака гораздо длиннее, его трубка, пряжки на башмаках, глаза и брюхо гораздо массивнее, чем у всех остальных стариков города, а его подбородок уже не двойной, а тройной.

Я описал блаженное состояние Вондервоттеймиттиса. Увы! такая прекрасная картина должна была скоро измениться.

Между мудрейшими из жителей Вондервоттеймиттиса издавна была в ходу поговорка, что "ничего путного не может придти из-за холмов". И в самом деле казалось, что эти слова имеют в себе что-то пророческое. Третьего дня, когда стрелка показывала двенадцать часов без пяти минуть, на вершине хребта с восточной стороны появился какой-то очень странный предмет. Разумеется, подобное явление привлекло на себя всеобщее внимание, и каждый маленький старичок, на обитом кожею кресле, повернул один из своих глаз с удивлением и ужасом на этот феномен, не спуская, однако же, другого глаза с часов колокольни.

Когда до полудня недоставало только трех минуть, все заметили, что вышеупомянутый предмет был крошечный молодой человек, с виду похожий на иностранца. Он очень поспешно сбежал с холма, так что каждый теперь мог хорошо рассмотреть его. Никогда подобного, в высшей степени жеманного маленького франта не было прежде видно в Вондервоттеймиттисе. Лицо его было темно-табачного цвета, нос — крючком, глаза — в виде горошин, рот широкий и зубы превосходные, которые он как будто нарочно старался выказывать, потому что, смеясь, раскрывал рот от уха до уха. За усами его и бакенбардами не видно было ничего из остальных частей лица. Голова открытая, волосы завитые в папильотки. Одежда его состояла из черного узкого фрака, с полами в виде ласточьего хвоста (из одного кармана торчал длинный конец белого носового платка), из черных казимировых штанов до колен, черных чулок и неуклюжих башмаков, с огромными пучками черных атласных лент вместо бантов. Под одною мышкою он держал огромную шляпу, а под другою — скрыпку, которая была чуть не впятеро больше его самого. В левой руке у него была золотая табакерка, из которой он, сбегая вниз по холму со всевозможными прыжками, понюхивал с видом необыкновенного наслаждения. О, это было по истине изумительное зрелище для достойных жителей Вондервоттеймиттиса!

Говоря откровенно, незнакомец, несмотря на зубоскальство, имел дерзкую и злую физиономию; а когда он делал прыжки, чтобы спуститься прямо в город, то странный, неуклюжий вид его башмаков возбудил немалое подозрение. Многие бюргеры, видевшие его в этот день, охотно бы посмотрели, что скрывалось у него под белым батистовым платком, который так нахально выглядывал из кармана его острохвостого фрака. Но справедливое негодование более всего было возбуждено тем, что этот негодный франтик, то отплясывая фанданго, то вертясь как волчок, по видимому, не имел ни малейшего понятия о соблюдение такта в своей походке.

Но добрые жители городка едва успели совершенно открыть свои глаза, как в двенадцать часов без полминуты негодяй был уже между ними. Он сделал chassИ направо и balancИ налево, потом — pirouette, потом pas de zИphyr и взлетел как голубь на колокольню ратуши. Там сидел смотритель во всем величии своего сана и курил, пораженный удивлением и ужасом. Маленький проказник тотчас же дернул и потрепал его за нос, потом надел ему на голову свою огромную шляпу и прихлопнул ее, так что она закрыла смотрителю глаза и рот; затем, своею тяжелою скрипкою стал дубасить его так долго в сильно, что слыша эти удары пустой скрыпки по жирному телу несчастного, вы бы поклялись, что целый полк барабанщиков бьет в басовые барабаны адскую тревогу на колокольне Вондервоттеймиттиса.