Черт его знает...

В прихожей, чуть ли не с порога, он наткнулся на целый арсенал – самого разного вида оружие буквально вываливалось из специально укрепленной на стене витрины. Прищурившись, Генри отступил на шаг. Убранство просторного холла, вне всяких сомнений, относилось к средневековью; здесь все – от выложенного каменными плитами пола до высоченного свода из вековых дубовых бревен – дышало стариной. Мебель, правда, оказалась весьма разномастной, но все же одна вещь привлекла внимание Генри. Низкий, длинный, с замысловатой резьбой комод был истинным произведением искусства. Семнадцатый век... а то и шестнадцатый... Подделкой и не пахнет.

Потемневшая, отполированная до глянца крышка несла на себе явную печать славной службы в течение долгих столетий. Такой может стоить по меньшей мере... Боже, а гобелен! Роскошная ручная вышивка, что висела над комодом, выглядела ценнейшим музейным экспонатом. В целях самообразования Генри изредка заглядывал в музеи и видел в одном из них очень похожие гобелены, ну точь-в-точь с такими же хорошенькими пастушками на фоне окутанных зеленоватой дымкой холмов. Какая прелесть. И стоит, должно быть, как минимум...

Дальше – больше. Следуя за тетушкой Кейт из комнаты в комнату, Генри не мог избавиться от ощущения, что попал на экскурсию в музей.

После мрачноватого убранства холла гостиная казалась особенно гостеприимной и светлой: потоки солнечных лучей, врываясь сквозь высокие узкие окна, согревали золотистыми красками роскошный абиссинский ковер, фортепиано красного дерева, массивную мебель самое позднее восемнадцатого века...

Далее по коридору была библиотека. Здесь царила атмосфера готики. Немыслимых размеров камин; длинные ряды стеллажей; галерея (также сплошь в книжных полках) огибала комнату поверху. От резьбы, позолоты и причудливого орнамента на высоченном дубовом потолке рябило в глазах.

Кейт распахнула дверь последней комнаты, в самом конце длинного полутемного коридора.

– А вот и мой кабинет!

Помещение поражало размерами – футов тридцать на тридцать, мысленно отметил дотошный Генри. Здесь также имелся камин, облицованный белоснежным резным мрамором, с эркером, уставленным цветочными горшками. У многих растений вид был довольно унылый, а некоторые и вовсе засохли. Основной же достопримечательностью комнаты, вне всяких сомнении, был неимоверный хаос во всем – начиная с самой обстановки и заканчивая элементарной пылью. Мебель по большей части состояла из столов и стульев, и все без исключения горизонтальные поверхности были заняты... котами.

Генри еще не приходилось видеть, чтобы в одном помещении собрались коты в таком количестве. Коты упитанные и тощие. Коты короткошерстные и коты, смахивающие на живые метелки. Коты голубые. Коты белые, пятнистые, серые. Коты сиамские, коты персидские и коты неизвестных пород. Коты вполне зрелого возраста и их новорожденные отпрыски. Коты с длинными хвостами и вообще без хвостов.

Кейт вышла из кабинета – видимо, за обещанными напитками, – и Генри, оставшись в одиночестве, получил возможность осмотреться, чем сразу же и занялся. Длинный стол в самом центре комнаты был завален грудами всевозможнейших предметов – от обрезков ткани и спутанных клубков разноцветной шерсти до совсем уж мужской утвари вроде плоскогубцев и молотков. Изумленный взгляд Генри перескакивал с деревяшек на кучи бумаг: газеты, копирку, листы ватмана, с огрызков карандашей на ножницы, с недоеденного апельсина на чашки из-под кофе – четыре чашки, и все грязные.

По стульям и по полу были разбросаны музыкальные инструменты (гитара, цитра, лютня, ударные), несколько незаконченных вышивок, рамка для пике с натянутой, но нетронутой тканью и два пластмассовых монстра – Дракула и Кинг-Конг – из игры типа «Сделай сам». Пол – в тех местах, где его можно было разглядеть между котами, – сверкал светло-желтым паркетом. Стены же отливали бледной зеленью – впрочем, практически вся их поверхность была увешана картинами, постерами и фотографиями, совсем как в новомодных художественных галереях. Единственное живописное полотно, удостоившееся свободного пространства над камином, оказалось японской акварелью с выписанными тончайшей кистью цветущими вишнями. Натренированный глаз Генри сразу же уловил руку большого мастера, что еще сильнее отвратило его от остальных художеств.

Множество фотографий в рамках – тошнотворно сентиментальных, кстати сказать, – изображали котов и котят в самых разных видах и не менее разнообразной обстановке. Несколько снимков запечатлели скульптурные головы неизвестных Генри личностей; один – мужчину в кокетливой женской шляпке и еще один – непонятного пола существо с дурацким подобием короны на голове и до карикатурности уродливой физиономией.