Черный ворон

– Скорее, от чего. От жизни, от роковых ее закономерностей. Отца своего я не помню и не знаю, мать – своего отца. Не живут мужчины в нашем роду. Те, кто женится – либо гибнут, либо деру дают, те, кто родится – не жильцы. Мама говорила, у меня братик был, до меня еще родился. Валечкой звали. Сердешный. Бегать быстро не мог, ничего не мог, радоваться не мог – задыхался. Пяти лет не исполнилось, угас, как свечка... Вот я и решила судьбу перехитрить, что ли...

Ада достала платочек, отвернулась.

– Простите меня, я не знал... – пролепетал Алексей.

Она легонько толкнула его ногу под столом. Он вопросительно посмотрел на нее – и почувствовал на колене ее руку. Склонившись к нему, она прошептала:

– Возьмите незаметно деньги и расплатитесь. А то мне неловко, люди смотрят.

Он опустил руку под стол, и ладони их соприкоснулись. Он вытащил у нее из-под пальцев несколько купюр и осторожно переложил в карман.

– Знаете, я хочу поскорее устроиться на работу. Не хочется чувствовать себя прихлебателем в вашей семье.

– Это и ваша семья. К тому же для Севы это не деньги. Он поворчит немного на меня за транжирство, но и только. Когда я выхожу в город с девочками, мы, бывает, тратим куда больше...

Он смотрел на ее лицо, свежее, круглое, заглядывал в большие светло-карие глаза – и чувствовал, как в нем поднимается нечто, к чему, казалось бы, нет возврата, что ушло из его жизни вместе с Наташей. Прямо тут, в зале, Алексею захотелось встать перед нею на колени, как перед иконой...

VI

Вернувшись домой, они застали Клаву за сбором чемоданов. Академик в черном костюме пил на кухне чай. Увидев жену с племянником, он поставил стакан, поднялся и поцеловал Аду в щеку.

– Ну вот, дорогие мои, вызывают в Москву на коллегию. Так что три дня поживете тут без меня. Институт оставляю на Шмальца с Аджимундяном, дом – на Клаву, а Алешу – на тебя с Анной Давыдовной. Смотрите, чтобы он у вас не заскучал тут. Кстати, как Эрмитаж?

– В Эрмитаж мы, котик, не попали. По магазинам забегались, устали страшно.

Услыхав про магазины, академик сокрушенно вздохнул:

– О-хо-хо... Деньжищ, поди, просвистала...

– Но, котик, ничего лишнего... Смотри, какой я тебе чудный подарочек купила...

И она достала из сумки пресс-папье, предусмотрительно положенное ею поверх прочих покупок.

– И не ходить же Алеше всю жизнь в твоих обносках...

– Я... я завтра же отдам, – смущенно вмешался Алексей. – Вы мне только скажите, где тут у вас скупка. У меня остались мамины вещи...

– Замолчи немедленно, – сказал академик. – Мы не разоримся, а память о матери ты сохранить должен.

– Тогда я отдам с первой зарплаты, – сказал Алексей настолько твердо, что Всеволоду Ивановичу осталось только пожать плечами и пробормотать:

– Посмотрим... Себя ты, конечно, тоже не забыла? – обратился он к Аде.

– Конечно же нет! – смело ответила она. На самом деле она не так уж часто позволяла себе такое расточительство. Просто выдался удобный случай. Она знала, что при Алексее Сева не начнет стонать и нудно браниться. (Кричать и топать ногами академик позволял себе только в институте, а дома – исключительно на Клаву. Попробовал бы он повысить голос на тещу или жену!)

– Ты бы, котик, лучше порадовался на женушку в обновках. Показать?

– Вернусь – тогда с удовольствием... Только ты уж, пожалуйста, без меня ничего такого больше не покупай.

– Когда выезжаешь?

– За мной зайдет машина. Ты меня проводишь?

– А тебе бы хотелось?

– Конечно, радость моя.

– Ах, я так устала... Может быть, Алеша тебя проводит.

– Но он, наверное, тоже устал. И потом, я же налегке...

– Я готов, – сказал Алексей. После сегодняшнего разговора ему было неловко оставаться с Адой.

– И вот еще что, козлик мой. Клава мне как-то говорила, что давно мечтает покататься на ЗИМе. Может, и ее прокатите, раз уж пошла такая пьянка. Заодно купит маме папирос на вокзале.

– Я куплю, – вызвался Алексей.

– Доставьте Клавочке удовольствие. Клава, скажите же...

И Ада пристально посмотрела на Клаву. Домработница вздрогнула, зажмурилась и сказала:

– Да уж так хочется, Севолод Иваныч! Буду потом подружкам рассказывать, как на машине каталась.

Только успели попить чаю и прожевать бутерброды, как в двери позвонил Борис, личный шофер академика, с поразительно уместной для такой профессии фамилией Руль.

– Пора, Всеволод Иванович.

– Мы, Боря, сегодня с эскортом, если ты не против, – пошутил академик.

– Или! – отреагировал Борис. – Кабриолет большой, просадки не будет. Присели на дорожку.

– Да, чуть не забыла, – поцеловав мужа в щеку, сказала Ада. – Если не трудно, на обратном пути сделайте крюк до «генеральского», купите буженинки полкило.

– Есть! – по-военному ответил Борис и распахнул входную дверь. – Прошу.

Едва на улице хлопнула дверца автомобиля, Ада опрометью кинулась в комнату матери.

– Мам! Голубонька, сделай большой расклад.

– Можно. Святок нет. Четверг. Опять же, луна беременеет – Князев день высвечивает.

– Мне бы знать, он ли?

– Он, он! Кольцо, вода не врут. Огонь в зеркалах его показывал.

– А меня ты трефовой думаешь?

– Окстись, червонная ты, замужняя, да ясная. Достань мои свечи.