Черный снег. Выстрел в будущее

Сел в углу, голову наклонил, руки прячет. Так, похоже, что он не у дел…

— Ну? — спрашивает меня мужик с «Наганом».

— Не понял? — совершенно искренне удивляюсь я.

— Остальные где?

— Остальные — кто? Один я!

— А в рыло?

— За что?

— А чтоб не врал! Замков, а ну-ка покажь ему!

Меня тычком поднимают с лавки и, подталкивая прикладом, выгоняют во двор. Ведут куда-то вдоль по улице. Пройдя метров сто, сворачиваем во двор и…

М-мать!

На бревенчатой стене сарая большими плотницкими скобами прибит человек. Он в нашей форме, на петлицах знаки различия — лейтенант. Один из моих конвоиров за волосы приподнимает его голову.

А ведь я этого парня видел… В бункере. Он там с майором разговаривал.

Конвоир тычет лейтенанта под ребро. Тот стонет. Еще тычок. Он открывает глаза.

— Смотри! — встряхивает ему голову конвоир. — Узнаешь?

— Вы это мне? — спрашиваю у него.

— И тебе тоже!

— Нет, — отрицательно качаю я головой. — Не видел его.

— А ты? — поворачивается к лейтенанту полицай. — Видел эту морду?

— Нет… — хрипло произносит лейтенант. — Не знаю его…

У меня внутри все медленно закипает. Уложить здесь эту кучку раздолбаев — минутное дело. Никто даже и не мяукнет. А что потом? Сколько их еще тут? Обождем…

Тем же путем меня ведут назад. А у этих типов явно есть кто-то, кто хорошо разбирается в военном деле! Стена, на которой сейчас распят лейтенант, ниоткуда снаружи не просматривается. Только со двора. Понятно, отчего на улице нет населения. Опосля такого зрелища… думаю, что не скоро кто-либо захочет пройти мимо этого места. Губы у лейтенанта прокушены и окровавлены, пытался сдержать крик. Не думаю, что это у него вышло…

Меня снова заталкивают в комнату, где сидит мужик с повязкой. Один из конвоиров остался во дворе, остальные двое вошли сюда вместе со мною и встали за спиной.

— Ну? — угрюмо спрашивает мужик. — Видел?

— За что его так?

— За дело! Ему честь по чести предложили миром все закончить, а он! Щенок! Стрелять стал, гранаты бросать! Теперь вот пущай подумает, пока еще может… Солдатам евонным повезло, сразу их накрыли, а то б висели сейчас рядышком! И тебе этого не миновать, коли упрямствовать станешь!

— Дык… спрашивайте, господин полицейский, я завсегда к властям с уважением…

— Старший полицейский!

— Виноват, господин старший полицейский! Вы спрашивайте, все как есть отвечу.

— Да? Ну ладно… посмотрим, что ты за гусь такой…

Через полчаса вопросов мужик замолчал и задумался. Я молотил языком с просто-таки пулеметной скоростью, но ответы мои не вносили никакой ясности. Во всяком случае, ничего конкретного из моих слов извлечь было нельзя. А вы что думали, ребятки, я лыком шит? Поумнее вас спецы — и то обламывались!

— Что-то ты… — повертел пальцами полицай. — Скользкий дюже… не люблю таких… не еврей, часом, будешь?

— Да вы что?! Какой из меня еврей, вы на лицо-то посмотрите!

— Вот морда-то у тебя очень даже похожая… — бурчит полицай.

— Да врет он все… — вдруг вклинивается в разговор доселе молчащий хозяин дома. Он встает с лавки и подходит к столу. — Ты, Пашка, пистолет его видел?

— А что в нем такого?

— Он те давеча напел, будто артиллерист?

— Ну!

— А почему же у него пистолет весь закопченный? Коли не это его оружие главное? В кого стрелял-то? И когда?

— Дык… — развожу я руками. — Война! Ты стреляешь, в тебя стреляют…

— Коменданту его сдать надобно. Чует мое сердце — он точно из этих… что мешок-то охраняли!

— Да… старый он… Тут кто покрепче надобен.

— А ты не ерепенься! Слухай, что старшие-то говорят!

— Да ладно тебе, батя! И сам разберусь!

— Смотри!

Зловредный дядька возвращается на свое место и снова становится сонным и безучастным ко всему. А вот пистолет мой он забирает с собой.

— Да скажите вы прямо, чего знать-то хотите! — поворачиваюсь я к полицаю. — А то все вокруг да около… так-то, может, и лучше будет?

— Прямо? — хмыкает он. — Ну ладно… Последний раз тебя спрашиваю, учти!

— Слушаю.

— Куда должны были выйти ваши группы? Сколько их было? Сколько всего людей в них должно быть? На все раздумья тебе даю минуту. Не скажешь… Щербина! — орет он во всю глотку.

— Я, Пал Савич!

— Скобы приготовь! И молоток! Пулей!

И один из моих конвоиров выскакивает за дверь.

Ну что ж… пора уже и мне.

Их тут осталось двенадцать человек. Тринадцать, если с вредным дядькой считать. Было больше, но вчерашнее столкновение с нашими бойцами изрядно их уполовинило. Оттого и злобствует командир полицаев. Сопротивления он совсем не ожидает, так что надо это использовать.

— Карандаш бы мне… — просительно смотрю на полицая.

— Зачем?

— Так я это… нарисовал бы. Названий не запоминаю, так уж после контузии вышло… а вот нарисовать могу. Нам командир на карте показал, куда идти в случае чего.

Он еще раз хмыкает, но лезет в полевую сумку, лежащую на краю стола, и достает оттуда карандаш.

— А это… карту, или бумажку какую… на чем рисовать-то мне? Нет, я и на столе могу…

Кряхтя, встает на ноги хозяин дома. Откуда-то достает несколько листов пожелтевшей бумаги.

— Ох и врать ты здоров… ну да черт с тобой — рисуй! — и он шлепает их прямо перед моим носом на стол. — А я посмотрю…