Рабочий должен был играть роль тарана против собственной интеллигенции, чтобы, посредством ее отрицания, передать руководство народными массами имевшемуся в наличности чрезмерному количеству литераторов и адвокатов. Идеалом для этих господ являлся приблизительно тот строй, который мы в настоящее время видим в советской России: 98% арийских физических работников и 2% еврейских комиссаров. И все это вместе взятое присваивало себе право называться „диктатурой пролетариата“.
Что вновь созданная партия нового народного единения не могла в силу этого вызвать особых симпатий в среде поджигателей мировой пролетарской революции, вполне понятно. Но второй причиной, по которой они с ненавистью отвергли нас, было то, что наша партия поняла губительную роль в судьбе немецкого народа еврейства и основным пунктом своей программы выставила устранение евреев из народной жизни.
Как уже было отмечено ранее, буржуазные партии не могли понять смысла и необходимости новой партии. В начале они не усматривали в национальной организации рабочих чего-либо отрадного, а видели в этом нечто весьма подозрительное. К этому времени оба мира буржуа и рабочих уже слишком взаимно отдалились, чтобы они могли друг друга понимать. И так как буржуазный партийный мир пополнялся исключительно из интеллигентских слоев, он жил в атмосфере, которая была совершенно чужда тем слоям народа, из которых состояли партии пролетариата. Уже суровая внешняя манера обращения и далеко не слишком элегантная экипировка первых национал-социалистов вызывала отрицательное отношение и недоверие в среде сторонников ноябрьской революции 1918 года. Мы с нашими товарищами по партии не без удовольствия вспоминаем о том времени, когда представители партии по своему внешнему виду отнюдь не могли быть допущены в какой-либо всеми уважаемый политический салон. Лоэтому нечего удивляться, что в буржуазных кругах пробудилось и укрепилось подозрение, что под личиной Национал-социалистической партии скрывалась какая-нибудь особая разновидность социалистического грабежа.
Это казалось тем более опасным, что под прикрытием национальных лозунгов соблазнительные социалистические тенденции гораздо легче могли проникнуть через троянскую стену нашего буржуазного и классового государства. Название движения казалось подозрительным не менее, чем его форма, манеры обращения заставляли призадуматься, а если к этому прибавить то, что приходилось читать в печати, то все это лишь дополняло общую картину.
Позже, когда партия отвоевала себе в политической жизни соответствующее место, т.е. ее нельзя было уже уничтожить, вместо огульного отрицания нашей партии родилась упорная, но тихая надежда нового порядка. Конечно, возникла новая партия, конечно, она завоевала себе в политической жизни почетное место, но, будучи чисто рабочей партией, она, конечно, ни по своему наименованию, ни по внешнему виду, не могла иметь решающего влияния в политических вопросах. Для таких вещей необходимо особое руководство. Раз она была „рабочей“ партией, то в ее среде, конечно, было недостаточно интеллигентных сил. Но без духовных вождей нельзя управлять большим народом. Так возникло чисто ребяческое намерение овладеть вновь возникшим народным движением, чтобы с его помощью иметь возможность вести далее ту политику, которая буржуазией, по причине ее духовной немощи, уже давным-давно должна была быть оставлена. В силу этого буржуазия страстно желала наступления того часа, когда барабанщик (это был я!) мог бы быть заменен подлинными государственными мужами. Что же удивительного было в том, что упорство, с которым Национал-социалистическая рабочая партия преследовала свою цель, отметая все компромиссы, привело, наконец, к ненависти, гнездившейся столь глубоко, что наш партийный буржуазный мир предпочел бы заключить союз с марксистами, чем признать за партией хотя бы ее малейшие заслуги или же в чем-либо ей помочь. Мы являлись свидетелями того, как германский Рейхстаг выступал от своего правого фланга до левого не раз сомкнутым фронтом против нас. Тогда там говорили о необходимости защитить интересы немецкого народа и о борьбе за свободу, и, вместе с тем, там велась борьба против единственного политического движения, которое действительно было в состоянии бороться за эти идеалы и, если бы это было нужно, их осуществить, и которое вело эту борьбу на деле и с неослабной энергией, и с невероятным напряжением.
Мыс гордостью вспоминаем и теперь о том времени. Ведь тогда все было против нас.
Быть национал-социалистом означало быть преследуемым и покинутым всеми. Все нас ненавидели и все нас травили. Из десяти вождей партии того времени, пожалуй, только один или два не заплатили тюремным заключением за свою веру в воскресение Германии. Число членов SA и SS,[83] подвергшихся преследованиям со стороны властей, достигало ста тысяч человек. То, что, кроме всего этого, наше движение преследовали еще и кровавым террором, доказывает бесконечное число наших убитых, раненых и увечных. Об этом времени мы всегда вспоминаем с горделивым чувством.