Черный лед

Он не собирался давать ей возможность сказать еще хоть слово, задать хоть один вопрос. Он не жалел о том, что признался, — если он умрет, будет жаль, если он это скроет от нее. Она ему не поверила. И он не мог понять, что почувствовал при этом — облегчение или досаду. Наверное, она считает, что он солгал ей и признался в любви исключительно по причине собственного мягкосердечия. Даже после всех тех дней, что они провели вместе, после всего сделанного им и виденного ею, она еще думает, что он способен лгать из сострадания. Но состраданию не было места в его жизни, а ложь для него — всего лишь один из способов добиться того, что нужно.

Они быстро оделись в темноте. Из комнаты не было видно, начало ли светлеть небо — рассвет должен был наступить около шести утра, но вскоре он разольется над холмистым горизонтом. И непонятно было, прекратился ли снегопад. Монике наверняка хотелось покончить со всем до того, как наступит день, и она с компанией должна была находиться где-то неподалеку. У Бастьена не было ни единого доказательства, но инстинкты его работали на полную мощность.

Он оставил свет у входа — обычный свет в пустующей усадьбе, который хозяин зажигает для того, чтобы отпугнуть грабителей. Свет погас, и мгновение спустя послышался приглушенный взрыв. Он почувствовал холодное удовлетворение.

— Они пришли, — пояснил он. — И у них, похоже, минус один.

— Ты о чем?

Он не видел Хлою в теперь уже полной тьме, но расслышал слабую нотку страха в ее голосе, нотку, которую она пыталась от него скрыть.

— Я устроил в системе безопасности маленькую диверсию. Я знал, что они попытаются отключить ток, но тот, кто в действительности сделал это, больше уже ни на что не способен. Остается Моника и максимум еще четверо.

Хлоя не спросила у него, откуда он это знает, — просто приняла как должное. Если она сумеет сохранить это неестественное для нее послушание, они, возможно, получат дополнительный шанс в бою.

Она опять натянула на себя бесформенные тряпки, и все же он видел под мягким флисом сильные и чистые линии ее тела, как будто способен был видеть сквозь ткань. Женщина не должна выглядеть так сексуально в мешковатой домашней одежде. Женщина не должна выглядеть так сексуально, когда столько людей с таким упорством стараются ее убить.

Прозвучал второй приглушенный взрыв, и от яркой вспышки в комнате шарахнулись тени. Он вновь смог увидеть ее лицо, настолько тревожное и неуверенное, что ему опять захотелось ее поцеловать.

— Что это было?

— Гостевой домик. Они превосходно информированы и знают, что именно там ты должна была находиться. Надеюсь, их стало еще на одного меньше, но утверждать это не могу.

— Гостевой домик горит? — вскрикнула Хлоя, бросаясь к окну. — Там все, что я берегла…

Он поймал ее за запястье и оттащил в тень. Моника и ее наемники наверняка распределились вокруг дома и наблюдают за окнами, высматривая признаки чьего-либо присутствия. Малейшего движения будет достаточно.

— Планы меняются, — произнес он. — Я должен уйти.

Она уставилась на него, не понимая:

— Ты должен уйти? Ты меня покидаешь?

— Ты только стеснишь меня. Пока я буду охотиться на них, ты должна прятаться. Будет лучше, если мне не придется в это время беспокоиться еще и о тебе. Если у меня все получится, я за тобой вернусь.

— А если нет?

— Тогда, моя радость, прощай. Я отправлюсь прямиком в ад и не рассчитываю тебя там встретить, — горько пошутил он.

— Значит, мы не расстанемся.

Чего-то подобного он и ожидал. Хлоя была полностью одета, за исключением обуви, на лице застыло знакомое упрямое выражение, и он знал, что у него есть одна, и только одна, возможность сберечь ее жизнь.

В затемненной спальне ему было достаточно легко незаметно достать то, что он припрятал здесь раньше. Он знал ее лучше, чем она сама, знал, что она будет протестовать, и был достаточно безжалостен, чтобы сделать то, что нужно было сделать. Он подступил к ней во тьме, и в первый раз она не вздрогнула, не отступила. Она бы поцеловала его, если бы он попросил, она бы сняла одежду и вновь легла в постель — и как же он хотел, чтобы все в жизни было так просто! Но нет, не было.

— Прости, любовь моя, — пробормотал он, погладив ее по щеке. И прежде чем она сообразила, что происходит, он одним движением залепил ей рот клейкой лентой, а когда ее руки взметнулись, чтобы оттолкнуть его, поймал их и обмотал веревкой. Теперь она уже боролась в полную силу — но он был гораздо сильнее и больше и быстро связал ее, опрокинув на пол, не обращая внимания на то, как она выкручивалась. Ему не было необходимости глядеть ей в глаза, он и так знал, что в них бушует ярость. Может, это поможет ей избавиться от мыслей о нем.

Он поднял Хлою и поставил на ноги, и она попыталась ударить его связанными руками, но только потеряла равновесие, и он подхватил ее прежде, чем она упала. Ему бы следовало ударить ее, нокаутировать, но он не мог заставить себя проделать это с ней еще раз. Даже если это фактически означало проявить к ней милосердие.