— Как — не нужно?! — девица расстегнула огромную сумку, больше всего напоминающую офицерский планшет, и ловко выхватила оттуда пачку бумаг с разноцветными печатями. — Вот мой диплом кинолога-собаковода… вот персональная рекомендация председателя общества любителей мастифообразных собак, а вот — еще одна, от общества бордоских догов…
— Сказано вам — не нужно! — повысила я голос. — Неужели не понятно? Вам что — по-английски повторить? Или на языке индейцев майя?
С этими словами я еще раз попыталась выставить наглую девицу из квартиры, но она держалась насмерть и вытаскивала из своего планшета новые документы — наверное, удостоверение, подтверждающее, что у нее характер шестого класса твердости по шкале Бофорта…
И тут в наш разговор вмешался Бонни. Он набычился, приоткрыл пасть, показав незваной гостье свои огромные клыки, и зарычал тем самым низким, утробным звуком, который я сперва приняла за звук работающего пылесоса.
— Ваша собака очень плохо обучена! — процедила девица, переведя взгляд с меня на Бонни. — Ей просто необходима твердая рука профессионала!
Рычание Бонни изменило тональность, перейдя в более высокую часть частотного диапазона. Бонни шагнул вперед и легонько боднул гостью.
Хотя со стороны казалось, что он всего лишь слегка подтолкнул ее своей огромной головой, она вылетела из квартиры, как пробка из бутылки, и полетела вниз по лестнице с таким грохотом, как будто состояла из плохо скрепленных металлических деталей. Не зря Алевтина Романовна говорила о ее исключительной твердости!
Я с опаской проследила за полетом девицы — не дай бог, разобьется насмерть!
Но она была достаточно ловкой и тренированной и на следующей площадке сумела удачно затормозить. Она встала на ноги, собрала свои рекомендательные письма, рассыпавшиеся по ступенькам и, гордо выпрямившись, удалилась, что-то раздраженно бормоча.
А я облегченно перевела дыхание и с уважением взглянула на Бонни.
— В данном случае твое вмешательство было своевременным, — проговорила я довольно строго. — Но впредь не делай этого с посторонними людьми, а то у нас могут быть неприятности!
Он выразительно рыкнул, как будто сказал мне: «Да что же я, не понимаю, когда можно, а когда нет? И вообще, ты не забыла — мы собирались на прогулку! А то как бы чего не вышло…»
Я кивнула, вывела его из квартиры и тщательно заперла дверь.
Мы спустились по лестнице пешком — ехать с Бонни в лифте я была еще не готова.
Оказавшись в холле, он неожиданно потянул меня не к выходу, а в противоположном направлении. Я удивленно взглянула на него, и тут вспомнила, что Борис Алексеевич говорил про отношения Бонни со статуей Фемиды.
— Бонни, не смей! — вскрикнула я и изо всех сил потянула за поводок.
С таким же успехом я могла бы пытаться остановить набирающий скорость Восточный экспресс. Бонни стремился к злополучной статуе, как паломники стремятся к какой-нибудь святыне.
— Стой! — завопила я, и сделала вторую попытку.
На этот раз я подбежала к статуе, опередив Бонни, и заслонила ее собой, отталкивая в сторону наглого дога.
— Это же все-таки скульптура, а не телеграфный столб! — завопила я. — Надо уважать произведения искусства!
Он обиженно заворчал, но вынужден был отступить.
— Пойдем скорее на улицу, — проговорила я, тесня его к выходу. — Кто-то, по-моему, очень спешил на прогулку…
Обороняя статую, я заметила в нише за ее спиной какую-то бумагу. Возможно, это была одна из тех бумажек, которые рассыпала девица-кинолог, когда Бонни спустил ее с лестницы. Остальные она подобрала, а эта бумажка, подхваченная сквозняком, спланировала до первого этажа и залетела за статую…
Я нагнулась и подобрала бумажку, чтобы позднее изучить.
Сейчас у меня были более насущные задачи.
Мне предстояло выгулять огромного дога, не позволив ему сбежать или совершить что-нибудь уголовно наказуемое — сожрать какую-нибудь маленькую собачку или напугать до потери сознания ни в чем не повинного пенсионера…
Сперва Бонни вел себя как послушный и хорошо воспитанный пес.
Он шел впереди меня с чувством собственного достоинства, не обращая внимания на голубей, прохожих и прочую мелкую живность, попадавшуюся на нашем пути.
Впрочем, надо сказать, что все встречные заблаговременно расступались, давая нам с Бонни дорогу.
Мы шли к зеленой зоне, расположенной по берегам реки Смоленки, — к единственному в окрестностях месту, где собаки могут порезвиться и обменяться последними новостями.
Однако не успели мы пройти и четверть пути, как случилось то, чего я ждала и опасалась.
Перед нами появилась кошка.
Точнее, я уверена, что это был кот — наглый и самоуверенный.
Он был худой, облезлый, с рваным ухом и боевыми шрамами на разбойничьей морде — словом, настоящий, прирожденный боец.
Он сел посреди тротуара и принялся умываться, как ни в чем не бывало, всем своим видом показывая, кто именно является настоящим хозяином всего этого района.
Бонни, увидев такую наглость, несколько опешил.
Он остановился, удивленно разглядывая наглого кота, и издал негромкое, возмущенное рычание.